– Так приступайте. Завтра в девять вас в нашей квартире встретит моя жена Ирина Анатольевна. Познакомит с нашим чадом, очертит круг обязанностей. Легко не будет, парень у нас активный и со своими взглядами. Вот адрес, наши телефоны – мобильные и домашний. Вам что-то непонятно или не устраивает?
– Все устраивает. Я только не поняла: разве вы не выбираете из многих претенденток? Так мне все говорили.
– Выбираю, – ответил Игорь Валентинович. – Из очень многих. Я выбрал, если вы не поняли. А теперь, прошу прощения, у меня сейчас совещание. Все остальные вопросы сможем обсудить дома, если они будут возникать.
Когда Катя вышла из кабинета, Игорь Зимин вызвал секретаршу, отдал необходимые распоряжения, затем опять включил любительскую запись песни в исполнении Кати. Он сделал выбор действительно из очень многих вариантов не в тот момент, когда эта пигалица села перед ним. Он все решил, прослушав эту запись. Что-то очень тронуло его. Да, слух, прелестный голос, но не в этом дело.
В его доме, в жизни всех его обитателей, не было и намека на столь трогательную нежность, трепетность и беззащитность, какие он уловил в хрустальных переливах чистого голоса, в выражениях простого и удивительно милого личика.
За минуту до того, как он это увидел и услышал, он даже не знал, что ему чего-то такого не хватает. Этого нет ни в жене, ни в сыне, а уж о многочисленных предшественницах Кати и речи нет. Примитивные, алчные щучки, часто еще и сексуально озабоченные. Возможно, потому и с ребенком что-то не так. А с ним не так.
Когда жена Ира стала главным редактором небольшого, но пафосного женского журнала, из ее облика окончательно и бесповоротно ушла та малая женственность, которая когда-то смягчала и оттеняла четкий рисунок активного человека женского пола, цель которого – подчинять себе любую ситуацию.
Нет, это был его выбор, он и сейчас считает их отношения особой формы сознательной, разумной любви-сотрудничества. И секс у них был когда-то ярким, энергичным, какой предпочитают такие инициативные, тренированные и мускулистые женщины, знающие во всем толк. Ключевое слово – был. Они оба в этом смысле очень быстро успокоились.
А присутствие в доме растущего сына рождало в Игоре смутную тревогу. Милый, очень забавный, беспомощный и сладкий малыш как-то незаметно и стремительно сбросил шелковую, душистую оболочку младенчества и стал проявляться как другой, самостоятельный и все чаще неприятный человек.
Если называть вещи своими именами, то парень стал избалованным, наглым и распущенным барчуком, который ни во что не ставил никого. А уж постоянно меняющуюся прислугу и вовсе воспринимал как купленные ему объекты для издевательств. Впрочем, он и в мать мог запустить тарелкой с супом, если тот ему не понравится или мать скажет что-то не в струю.
Самое печальное – Петя совершенно не воспринимал слова. Он вовремя и правильно заговорил, но так и не понял смысла человеческого общения. Свои странные, грубые, прямолинейные эмоции он любил выражать дикарскими воплями – восторг, гнев, радость.
Иру это все совершенно не беспокоило.
– Он же ребенок, – с возмущением говорила она в ответ на все замечания мужа.
– В том-то и дело, – пытался объяснить ей Игорь. – Он ребенок, который еще не в состоянии осмыслить причину собственного дискомфорта. Я о том, что здесь может спрятаться какая-то беда. Ты мать, ты просто обязана снять любые сомнения, связанные со здоровьем. Я знаю, что физически Петя абсолютно здоров, но есть еще психика.
– Это ты сходишь с ума, – раздраженно говорила Ира. – Сложный ребенок – это способный, креативный ребенок. А ты готов его записать в психи только потому, что он не всегда доставляет тебе приятные ощущения. Главное, обвинить меня: ты же мать. А кто без конца берет к ребенку в гувернантки тупых уличных шлюх, которые думают только о том, как бы лечь под тебя.
Так разговор переходил в русло отвратительных и жестоких выяснений, от которых можно спасаться только бегством. И вот Игорь принял такое странное решение.
Уволив со скандалом очередную девицу, которая назвала Иру «старой и костлявой кобылой», он выбрал самое кроткое существо, какое встречал в своей жизни, – с ангельским голосом, с хрупкой, полудетской фигуркой, невинными, удивленными глазами, – и послал на арену настоящих битв сильных характеров, какой является его дом.
Через три месяца, утром в понедельник, после выходных, Катя смотрела широко открытыми глазами в потолок и ощущала только бессилие. Оно сковало ее руки и ноги. Оно останавливало течение крови, угнетало дыхание, не давало преодолеть сопротивление воздуха и шевельнуться.
Катя понимала одно: ей легче было бы сделать рывок, чтобы броситься с гранатой под танк, чем встать и пойти на работу. На эту нескончаемую пытку унижением, стыдом, пониманием собственной бесполезности, а в последнее время еще и страхом. Изнуряющим, позорным и паническим страхом.