Отныне и навсегда

— Мало времени, — прошептала она. — Но его мало и для того, чтобы ломать над этим голову. Я понятия не имею, что делать, за исключением одной вещи. Думаю, я займусь завтраком.

Аллина направилась обратно той же дорогой, Хью сопровождал ее. Туман уже начинал рассеиваться. Казалось, судьба дарила ей еще один ясный день.

Когда впереди показался дом, она увидела, что Конэл сидит на черном крылечке и ждет ее.

— Я уже начал беспокоиться, — он вышел встретить ее, ощущая огромное облегчение. — Что ты там делала, блуждая в тумане?

— Собирала ягоды, — Аллина приподняла горшок. — И ты даже представить себе не можешь, что я… — она замолчала, опустив глаза на амулет.

— Что я представить себе не могу?

Нет, подумала Аллина, она не может рассказать ему, что с ней произошло, кого она встретила. Не сейчас, когда в его глазах притаилась тень, от которой у нее сжималось сердце.

— Ты не можешь себе представить, что я собираюсь приготовить на завтрак!

Конэл сунул руку в горшок.

— Ягоды?

— Смотри, — сказала она ему и понесла свою добычу в дом, — и учись!

Конэл наблюдал за Аллиной, и это зрелище успокаивало его. Проснувшись, он потянулся к ней, и это его обеспокоило. Как могло случиться, что мужчине, проведшему с женщиной всего одну ночь, постель без нее показалась такой холодной и пустой? И этот страх, внутренняя дрожь, когда он не мог найти ее. А теперь она была здесь, взбивала тесто в миске, и, казалось, в мире все вновь встало на свои места.

Если и могло существовать название этому чувству, то это была любовь.

— Не помешала бы здесь большая сковорода с ручкой, — Аллина отставила миску в сторону, чтобы разогреть сковородку. — Но мы как-нибудь справимся и без нее.

— Аллина!

— Что? — она оглянулась. Во взгляде Конэла было что-то такое, от чего у нее вдруг закружилась голова. — Да? — когда Аллина обернулась, амулет качнулся, блеснув на солнце.

Казалось, выгравированная звезда светит ему прямо в глаза, словно насмехаясь над ним. Конэл медленно шагнул назад. Нет уж, он не станет говорить о любви!

— Где твои туфли?

— Мои туфли? — Конэл говорил с такой нежностью, что у Аллины на глазах выступили слезы, когда она опустила взгляд на свои босые ноги. — Наверное, я оставила их там. Очень глупо с моей стороны.

— Стало быть, ты ходила по росе босиком, прекрасная Аллина?

Слова комом встали у нее в горле. Аллина порывисто обняла Конэла, прижавшись лицом к его плечу; в ее душе бушевала буря.

— Аллина, — Конэл прижался губами к ее волосам и мысленно пожелал, для их общего блага, чтобы ему удалось разорвать ту последнюю цепь, которая все еще сковывала его сердце, — что мне с тобой делать?

«Люби меня! Просто люби меня, а со всем остальным я как-нибудь справлюсь.

— Я могу сделать тебя счастливым. Если бы ты только позволил мне, я могла бы сделать тебя счастливым.

— А ты? Нас здесь двое. Как ты можешь верить и принимать все то, о чем я тебе рассказал, как ты можешь хотеть изменить свою жизнь ради этого?! — Конэл отстранил ее и кончиком пальца коснулся амулета. — Аллина, как ты можешь так легко принять это?

— Могу, потому что он принадлежит мне, — она прерывисто выдохнула, затем вновь сделала вдох, и ее голос окреп. — До тех пор, пока он не будет принадлежать кому-то другому.

Чуть успокоившись, она взяла из шкафчика черпак и плеснула тесто на сковороду.

— Ты считаешь, что я наивна, легкомысленна и настолько нуждаюсь в опеке, что готова поверить во что угодно, если это принесет любовь?

— Я думаю, что у тебя мягкое сердце.

— И покладистое к тому же? — ее холодный взгляд и кивок стали для Конэла неожиданностью. — Может быть, ты и прав. Когда пытаешься изменить себя, чтобы люди, которых ты любишь, тоже полюбили тебя так, как ты хочешь, сердце поневоле станет покладистым. Я надеюсь покончить с этой привычкой. Но пока буду пытаться это сделать, я все же хочу иметь сердце, восприимчивое к чувствам других людей.

«Терпеливое сердце, — подумала Аллина, — но, Боже мой, лишь бы оно не оказалось трусливым!»

Она ловко перевернула блинчик.

— Что ожесточило твое сердце, Конэл?

— У тебя зоркий глаз, когда ты решаешь выпустить стрелу…

— Возможно, я просто слишком редко лезу в колчан! — но теперь все будет по-другому. Плавно и не спеша Аллина переложила блинчики на блюдо и налила на сковороду еще теста. — Почему ты никогда не говоришь о своей матери? «Попала в яблочко», — подумал Конэл, но промолчал, когда Аллина пригласила его к столу.

— Я имею право знать.

— И впрямь имеешь.

Аллина достала мед и корицу, разлила чай в чашки.

— Садись, твой завтрак остывает.

С легким смехом Конэл повиновался. Аллина была загадкой… и с чего это он вообразил, что уже разгадал ее? Он подождал, пока она выложила блины из сковородки, выключила огонь и присоединилась к нему.

— Моя мать родилась в ближнем поселке, — начал Конэл. — Ее отец был рыбаком, а мать умерла во время родов, когда мама была еще девочкой. Спасти новорожденного не удалось, так что она была самой младшей и единственной дочерью в семье, и, как она мне рассказывала, отец и братья ее баловали.

— У тебя в поселке есть дяди?