Отмщённый

– Что вы видели, въезжая в деревню? – насторожился Павел. Его глаза как-то странно заблестели, стали испускать мерцающий свет. «У него такие же глаза, как у меня», – с удивлением подумала Катя. Но мысль ушла, придавленная ворохом других.

– Вокруг деревни куча полицейских. Они никого не выпускают. Но меня впустили, предупредив, что обратно не выпустят… Какая же я дура, не догадывалась, что все так серьезно…

– В деревне их нет?

– Ни одного не видела… Нет, правда, Павел, или как вас там… В полях и на дороге они везде, а в Нахапетовку не суются…

– Все правильно. Ждут специалистов по зачистке, которые почему-то задерживаются. Каждый должен заниматься своим делом. Прибудут спецы – и тогда полиция начнет обшаривать каждый дом.

– Господи, и я тут в заложниках… Вы кого-то убили? – Она опять со страхом мазнула взглядом автомат.

– Нет. – Он решительно отверг ее подозрения. – Я никого не убивал. Пугал, избивал, калечил – но смертного греха на мне нет.

– Лжете…

– Я не лжу. – Он хрипло засмеялся. И вдруг сморщился, прижал руку к животу. Бродягу передернуло. Похоже, смеяться ему было противопоказано.

– Болеете? – насторожилась Катя.

– Немного. Ерунда. Серьезно, Катя, не знаю, станет ли вам от этого легче, но я не убийца. Пока, во всяком случае, не убийца…

За окном послышался шум. Павел напрягся, снял с плеча автомат. Шторки за софой были задернуты. Ему пришлось втиснуться между простенком и боковиной софы, чтобы дотянуться до занавески. Катя отвернулась – бродяга благоухал отнюдь не по-французски. По улице Салуяна протащился старенький пикап, груженный пакетами с углем. Обрюзгший водитель не походил на переодетого спецназовца. Пикап прошел без остановки, шум затих. Павел сплющил нос о стекло. На улице все было спокойно. Накрапывал мелкий дождик, облака на небе формировались в сложные многоэтажные конструкции. Он всего лишь на миг утратил контроль над ситуацией! Взвыли пружины, чертова девка слетела с софы, как будто ей фитиль в попу вставили! Она успешно сманеврировала вокруг стола, кривоногой табуретки и пулей помчалась к выходу. Собственные кудряшки за ней не поспевали! Павел ахнул, бросился в погоню. Какие мы подвижные и прыгучие! Он бы упустил свою заложницу, если бы она не врезалась плечом в косяк. Оба вывалились в сени, рухнули на груду скрученных ковриков и ржавых ведер, стали яростно в ней возиться, издавая сдавленные звуки. Повалился ржавый инструментарий, прислоненный к стене, – Павлу перепало лопатой по лбу, Катю зацепило граблями – хорошо, что черенком. Он зажимал ей рот, чтобы не орала. А она делала огромные глаза, извивалась, норовила укусить. Финальным аккордом стало падение дырявого корыта, которое накрыло обоих, и пришлось избавляться от него совместными усилиями.

– Ну, все, все, справился со слабой женщиной, вставай, уже не сбегу… – хрипела Катя. Ее тошнило и едва не рвало. – Какой же ты вонючий, ты хоть когда-нибудь в жизни мылся?… С тобой общаться нужно в защитном скафандре и перчатках…

– И что, теперь я должен переселиться в отдельный домик? – хрипел Павел. – Никто не предлагал со мной общаться, сама начала. А я, между прочим, предупреждал, так что не обессудь, это ты виновата… Лежи смирно, мать твою… Кстати, почему мы перешли на «ты»? – запоздало сообразил он.

– Это я перешла, – выплюнула ему в лицо Катя. – А тебе никто не разрешал.

Они уселись, тяжело дыша – у разбитого корыта. Павел крепко держал ее за руку. Девушка догадывалась, что при первой же попытке учинить крик он снова зажмет ей рот своей вонючей дланью, поэтому благоразумно помалкивала. Она с презрением смотрела на Павла, норовила от него отодвинуться.

– Страх и ненависть в Нахапетовке, – не без юмора заметил Павел и сам от нее отодвинулся – благоухание, впрочем, не уменьшилось. – Меня сразу в твоем характере что-то насторожило.

– Да, меня тоже в моем характере что-то настораживает, – огрызнулась Катя. – Но речь не обо мне, а о тебе. Ты мужлан. Твои добродетели раскрываются в полной красе.

– Ты ничего не знаешь о моих добродетелях, поэтому помолчи, – отрубил Павел. – Пройдемте, гражданка. – Он взял ее за руку и решительно потащил в горницу. – Надеюсь, ты понимаешь, что я должен тебя связать?

Она дергалась, возмущалась, но теперь он был решителен и бескомпромиссен. Бросил женщину на диван и стянул ей руки за спиной обрывком проволоки из сеней. Она брыкалась, норовила врезать пяткой по бедру, но он умело увертывался.

– А будешь кричать, – на всякий случай предупредил он, – засуну в тебя кляп. Скрученный из моих трусов.