И в этом вопросе реформы Столыпина и Витте сомкнулись тоже: без Транссибирской магистрали, без железных дорог в Приуралье переселение было бы невозможным. С первых лет хозяйствования вновь возникающие производства ориентировались на экспорт — в другие части страны и за границу. В 1913 году за счет Сибири Россия стала лидером по экспорту сливочного масла.
Огромный импульс получила металлургическая и горная промышленность Урала, туда стал пробиваться промышленный капитал, производивший как сельхозоборудование, так и ширпотреб. Наконец, именно в Сибири сбылась мечта Витте — туда буквально хлынул иностранный капитал. Модернизация охватила и Среднюю Азию. С созданием железнодорожной магистрали Ташкент—Оренбург увеличилась доля потребления отечественного хлопка в хлопчатобумажной промышленности, в Средней Азии осваивались новые земли, велись работы по мелиорации…
Витте и Столыпин мыслили континентами и эпохами, по выражению того же историка М. А. Давыдова.
Свобода личности и ее ответственность за свободу общества
Столыпину принадлежат слова: «Свободный труд, помимо своей большей производительности, имеет то огромное преимущество перед всеми видами принудительного труда, что он обнаруживает стремление к беспредельному усовершенствованию. Только ничем не связанный личный интерес и расчет на выгоды от труда побуждают человека затрачивать многие годы жизни на приобретение знаний и, отрешившись от рутины, предпринимать опыты, ведущие к открытию новых, более совершенных способов производства»[32].
Вроде бы это только про экономику, но на самом деле это манифест свободы, под которым мог бы подписаться любой истинный современный либерал. В XX веке к этим же убеждениям пришли и Милтон Фридман, и Маргарет Тэтчер, и Айн Рэнд. Столыпин, оставаясь убежденным монархистом, был в то же время убежденным западником и создавал в стране именно гражданское и правовое общество.
А как же столыпинские галстуки? Ведь именно по представлению Столыпина император Николай II создавал военно-полевые суды, отправлявшие людей на виселицу без долгих разбирательств. Да, ни демократом, ни тем более либералом Столыпина не назовешь. Необходимость экономических свобод и равенство подданных императора перед законом — по сути, превращение их из подданных в граждан — вполне уживались, по его мнению, с ненужностью свобод политических. В его представлении парламент, конституция — побрякушки, поскольку есть монарх, который сумеет охранить закон, но сам закон должен быть незыблем.
А что до галстуков… Понятно, почему придворные историки Великого строя клеймили столыпинские военно-полевые суды как преступление Столыпина перед своим народом: это позволяло не акцентировать внимание на сталинских репрессиях. Намного менее понятно, почему современные историки и публицисты продолжают называть этого человека «палачом» и «вешателем» без поправки на исторический контекст. Столыпин считал, что любым способом нельзя допустить революции. Не потому, что она сметет дорогую его сердцу монархию, а потому, что попутно она сметет и все остальное, принеся лишь насилие и хаос. Больше века прошло, пора уже оценить реформатора Столыпина с позиций сегодняшнего дня. И с этих же позиций оценить и деромантизировать марксистских революционеров-романтиков.
Столыпинские военно-полевые суды, которые казнили без следствия, были не чем иным, как борьбой с насилием и террором. Российские революционеры представляли собой симбиоз радикалов и уголовников. Это были люди, не нашедшие себе места в менявшейся России, они восставали не против остатков средневековых несвобод, а против той непростой свободы, которую нес с собой капитал. Люди, не обремененные моралью, — те, кого долгое время было принято называть изнанкой революции. А это было ее лицо.
В отличие от террористов конца XIX века — в основном из привилегированных социальных групп или разночинцев — террористы начала XX века были преимущественно выходцами из мастеровых и чернорабочих, только-только перебравшихся из села в город. Из всех политических убийств, осуществленных партией эсеров, более 50% были совершены рабочими. Немалую часть террористов этого периода составляли женщины, которые после многовекового домашнего угнетения искали самореализации в этой дикой деятельности. В общем, достаточно напоминает поведение неинтеграбельных мигрантов в сегодняшней Европе.