Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

17. Говорил он: «С тех пор как пришел в скит, не попускал я помыслу своему выходить за стены кельи, но и в мысль свою не принимал я никакого другого помысла, кроме страха Божия и судилищ будущего века, держа в памяти угрожающий грешным суд и огнь вечный и кромешную тьму, и то, как живут души грешников и праведников, и какие блага уготованы праведным, и как каждый получает свою награду по труду своему: один за труды подвижничества, другой — за милостыню и любовь нелицемерную, иной за нестяжательность и полное безмолвие, тот за крайнее послушание, этот за странничество. Все это содержа в мысли, не попускаю я иному помыслу действовать во мне и не могу уже быть с людьми или ими занимать ум свой, чтоб не отдалиться от божественных помышлений».

18. К этому присоединил он и сказание о некоем уединеннике, говоря, что он уже и бесстрастия достиг, и от руки Ангела принимает хлеб в пищу, но по причине разленения (ослабления внимания) лишился такой чести. Ибо когда душа ослабит рассмотрительное и напряженное внимание ума, тогда душу ту объемлет ночь. Где не сияет Бог, там все разливается как во мраке, и не может тогда душа воззревать к единому Богу и трепетать словес Его. Разве Я — Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы его? Не наполняю ли Я небо и землю? (Иер. 23, 23-24). И о многих других, подобное пострадавших, припоминал он. Привел и падение Соломона, который, говорит, такую получил премудрость и так, будучи всеми славим, потому что как денница, утром восходящая, всех осиявал светлостью премудрости, за малую сласть потерял такую славу. Итак страшно поблажать разленению, но надобно непрестанно молиться, чтоб другой какой помысл нашедши не отлучил нас от Бога и вместо Него не приподставилось уму нашему иное что. Только чистое сердце, став вместилищем Духа Святого, чисто зрит в себе, как в зеркале, самого Бога всего.

19. «Слыша это, — говорит живший с аввою Филимоном брат, — и на дела его смотря, я уразумел, что в нем совсем уже перестали действовать телесные страсти и что он был усердный любитель всякого совершенства, так что всегда виделся преображаемым Божественным Духом (от славы в славу) и воздыхающим воздыханиями неизглаголанными, в себе с собою сообращающимся и себя взвешивающим (или себя держащим ровно, как на весах) и всячески подвизающимся, чтобы что-нибудь, придя, не возмутило чистоты ума его и скверна какая-нибудь тайно не приразилась к нему. Видя это и ревностью к подобному образу жизни возбуждаемый, я обращался к нему с усердным прошением, говоря: «Как я мог бы стяжать чистоту ума подобно тебе?» Он же говорил: «Поди — трудись, ибо для этого труд потребен и болезнование сердца. Блага духовные, достойные усердного искания и труда, не достанутся нам, если будем возлежать на одрах и спать. И земные блага никому не достаются без труда. Тому, кто желает прийти в преуспеяние, надобно прежде всего отрешиться от своих хотений и стяжать непрестанный плач и нестяжательность, не внимай согрешениям других, а своим только, и о них одних плача день и нощь и не имея суетной дружбы ни с кем из людей, ибо душа, скорбящая о своем бедственном положении и уязвляемая памятью о прежних согрешениях, бывает мертва миру, как и мир умирает для нее, то есть тогда недейственны бывают плотские страсти и человек (неподдействен) тем страстям. К тому же отрекшийся от мира и со Христом сочетавшийся и в безмолвии пребывающий любит Бога, хранит образ Его и подобием Ему богатится, ибо свыше приемлет от Него подаяние Духа и бывает домом Бога, а не демонов, и дела праведные представляет Богу. Так душа, став чистой по жизни, свободной от осквернений плоти и не имеющей скверны или порока, облечется, наконец, венцом правды и воссияет красотой добродетелей.

В ком же в начале отречения не поселяется в сердце плач, ни слезы духовные, ни память о неимеющих конца муках, ни безмолвие истинное, ни молитва непрестанная, ни псалмопение и поучение в Божественных Писаниях, в ком не обратилось это в навык, так чтобы, по причине непрерывности присоединения тому, он понуждаем был и не хотя делать то от ума, и страх Божий не господствует в душе его, тот еще почивает на содружестве с миром и не может иметь ума чистым в молитве, ибо только благочестие и страх Божий очищают душу от страстей и, соделывая ум свободным, вводят его в естественное ему созерцание и дают ему коснуться богословия, которое приемлет он в образе блаженства (блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят), — это для сподобляющихся сего еще отселе служит залогом (будущего) и хранит (духовное устроение) непоколебимым.