Отгремевший Гром из иных миров (СИ)

— Это… нет… — он помотал головой, будто бы заставляя себя молчать. — Не нужно знать… хотя… — он долго молчал, обдумывая все, что накопилось в голове. — Хорошо… я расскажу, — Авендаль уселся на край кровати и сложил руки в замок, готовя себя к долгому и тяжелому рассказу. Майя села в свое кресло, напротив него. — Я прибыл из мира, где искусство стало главным оружием… Уже долгие годы между двумя кланами Унамар ведется война интересов, переросшая в сражение на поле брани, повлекшее за собой множество жертв и разрушений. Я был еще мал, когда до мирных жителей дошли слухи о готовящихся атаках на врага. Когда-то мирный народ был разделен не сошедшимися взглядами на мир и творение. Началась борьба за все, что мы имели, но силы сторон были примерно равны. Мы и побеждали, и проигрывали, и снова вступали в бой. Война затянулась и на какое-то время даже затихла, ведь ресурсы были уже на исходе… но год назад… год назад некоторые из нас проснулись и поняли… что теперь способны на гораздо большее, чем могли мы представить… — с тяжелым вздохом юноша продолжил. — В то утро я сел за работу: картину, изображавшую редкую и безумно прекрасную птицу, какую в наше время многие видели лишь в книгах. Каково же было мое удивление, когда нарисованная птица взмахнула крылом и выпорхнула из раскрытого окна моей мастерской! Я в своем открытии был не один. Многие творцы моего города один за другим открывали в себе этот дар. Художники, писатели, музыканты, певцы, скульпторы — нас стали гордо называть Мастерами. Мы могли воплотить в жизнь любую фантазию, но и представить не могли, что наши правители мечтали о смертельном оружии, способном в миг стереть противника и все, что он создал, с лица земли… Власти обратились к Мастерам с этой просьбой и предлагали любые ценности за их работу… но все отказались, как один. В знак протеста Мастера сложили свои инструменты, но это не могло остановить войну. Нам угрожали, уничтожали все наши прежние творения, отнимали все, чем мы дорожили. Когда не помогло и это, Мастером начали ловить и насильно отправлять на войну… — Авендаль сжал руки сильнее, впиваясь в кожу ногтями. — Был ли я тогда умнее все, или же просто трусливей? Я так и не выдал своего дара, скрывал, как только мог… Но меня нашли… Под угрозами меня сдали мои же соседи, для которых я трудился долгие годы. За укрывательство я лишился всего, что имел, и попал на войну, как один из сильнейших Мастеров. Я был тогда и музыкант, и скульптор, и резчик по дереву, но, прежде всего — художник. Им нравились такие творцы, способные по взмаху кисти явить на свет грозную машину разрушений. Нас, мастеров, держали под постоянным наблюдением, выдавали инструменты и материалы только во время работ, не кормили и били, если мы отказывались творить… Кто-то поплатился жизнью за свои непоколебимые принципы, те, что хотели выжить больше, лишали себя души и покорно выполняли задания… Я был одним из таких, кто решил отринуть свою гуманность, сохранив жизнь себе и тем, кто по моему примеру позже становились причиной, по которой война между кланами стала еще ужасней. Мастера с нашей стороны, Мастера врага — все мы оказались заложниками своего дара… — звуки далекой, покинутой им войны, доносились до Авендаля приглушенным гулом. Сам Гром говорил с ним этими страшными звуками. Взрывы и крики, грохот рушащихся зданий. — Почти полгода я видел, как созданные мной монстры рушат города и поселения. Мосты раскалывались надвое, древние замки крошились, как хрупкие скорлупки, все, что было создано упорным трудом, обращалось в пыль и гравий. Но, чем дольше мы продолжали браться за кисть, лицезрея, какие последствия приносит наша работа, тем больше зрела в нас жажда побега! Ценой двоих Мастеров нам удалось достать полотно и черные угольки, которыми мы бессонными ночами в полной темноте рисовали черно-белую картину, неясный пейзаж, в надежде, что это полотно станет дверью в наше спасение… Но как же мы ошибались! — в своем рассказе он все сильнее уходил в воспоминания совсем недавних дней. Все те лица, что он не увидит уже никогда. Все крики и предсмертные мольбы о помощи. И, возможно, ему сейчас, как и друзьям тогда, хотелось кричать но, сжимая до боли руки, он продолжал ведать Майе свою ужасную историю. — Нас бежало пятеро — все, кто выжил из десяти. Дэваль, Наврис, Эктель, Нулир… и я — трус Эанервиль… — он замолчал, и, тяжело дыша, долго пытался прийти в себя, ведь сердце, которое успокоилось так недавно, снова начало стучать с бешеной силой. — Когда ты с разбега прыгаешь в неизученный мир, ни к чему нельзя быть готовым. Песчаные дельфины, небесные киты, лавовые скорпионы. Есть вещи, которые невозможно предугадать. Воздух. Его нельзя нарисовать или напеть. Нельзя нарисовать безопасность… В первом мире мы едва спаслись ценой жизни Нулира. Дрожащими руками мы рисовали его кровью следующую картину на черном песке… И в новых мирах нас ждала только смерть… Мы бежали так далеко, как могли, спасались всеми возможностями, пока в конечном итоге… я не остался один… — И снова голоса товарищей проносились у него в голове, взывая к совести того, кто, спасаясь бегством, оставлял их позади. Проглоченные чудовищем, утопающие в едком болоте… все они были для него уже мертвы в тот момент, как попали в ловушку иного мира. — Я бежал… Я видел миры, которые пожирают сами себя. Миры, в которых нет ничего, кроме песка или воды. В одном из миров не было никаких цветов, кроме серого и красного. В другом мире не было такого понятия, как время — лишь одно застывшее мгновение. Мгновение, не время, а состояние, из которого не выбраться. А миры, что заполнил туман, когда все, что ты видишь, — это белая непроглядная пелена. Там может быть разумно все, а может, нет ничего, что могло бы мыслить или даже двигаться по собственной воле. И, оказавшись в одном таком из миров, тебе интересно, создал ли его ты, или же всего лишь открыл дверь в это доселе невиданное?