Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Очевидно, что в этом публицистическом пассаже Юрий Витальевич куда более откровенен, чем в ранее процитированном отрывке из «Воспоминаний». Полагаю, здесь он дает понять (не самому ли себе в первую очередь?), что сравнения с Кафкой его уязвляют не из-за косвенных обвинений в подражательстве (новаторство вообще никогда не было для Мамлеева самоцелью), а из-за того, что его, носителя особой русской духовной прозорливости, ставят в один ряд с тем, кто, по сути, капитулировал перед бытием, расписавшись в собственной метафизической слепоте. Вроде бы незначительная деталь, но она, как мне кажется, многое сообщает о внутренней логике Мамлеева и его почти анекдотическом «эгоизме». И довольно забавно, что служащие аукционного дома «Литфонд», в апреле 2019 года распродававшие рукописи и фотографии из архива Юрия Витальевича, в каталоге так и написали, будто издеваясь: «Советский Кафка Мамлеев. Лот из 8 предметов».

– Как Мамлеев читал свои тексты? – спрашиваю я. – Мне приходилось читать о том, что уже в постюжинский период, в 1980-е, неофитам давали послушать записи его голоса и люди чуть ли не сходили с ума, такой гипнотический эффект на них производил Юрий Витальевич даже в виде катушки с пленкой.

– Это так и было, – отвечает Дудинский. – Как-то мы собрались в каморке на территории Зачатьевского монастыря – там уже никакого монастыря, естественно, не было, были коммуналки. Собралась компания: Козлов, Талочкин, хозяйка квартиры, похожая на Галю Волчек, – какой-то функционер с телевидения, такая толстая, богемная. Тут же сидит какой-то хмырь Веня Мошкин. И хозяйка говорит: «Вот у нас литературный вечер, все собрались, пусть Веня почитает». И Веня начинает читать прозу чисто смогистскую. У него персонаж был – Человек, вырезанный из газеты, такая комсомольская символика. Читает он, читает, так скучно. И Лорик говорит: «Почему вы нам это читаете? Вы же можете это спокойно напечатать в „Юности“, там и прочтем. Что вы нам мозги ебете». Он так смутился, прекратил читать, а Лорик говорит Мамлееву: «Давай, папуль, покажи класс». Тот достал тетрадочки из школьного портфеля и начал читать: «Дневник молодого человека», «Человек с лошадиным бегом», «Смерть эротомана». Рассказов десять прочел. Это был шок. Истерик Козлов заорал: «Пусть все удавятся после такого. Надо удавиться, удавиться, удавиться!» Всех охватил восторг совершенно противоестественный, все впали в прелесть. Перед нами распахнулись какие-то бездны, порталы! Мы вышли на улицу. Была зима – пальто нараспашку, поддатые немного, полный восторг. Так мы дошли до Пушкинской и попрощались. А через день мне позвонила Лорик и пригласила на Южинский.