Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

— Я иногда пожимал ему руку, но всегда понимал, что он не знает, кто я, — признался поэт Родионов. — Да и не было повода ему меня помнить. Книжку мне подписал, на каком-то сборном вечере послушал мои какие-то стихи и что-то доброе пробормотал, вот и все. Мамлеев, каким я его видел со стороны, был внешне очень доброжелательным, я бы даже сказал — покорным судьбе. Я думаю, этим объясняется его соседство с какими-то выдающимися или даже невыдающимися проходимцами. Он был как кот, которого любой мог взять на руки, он там где-то парил и снисходил, но по-доброму. Ему как будто никто не мешал, все эти люди, которые сидели вокруг него в президиуме или за столом. Вряд ли кто-то был ближе хоть на миллиметр к Мамлееву, чем я или, например, официант в кафе.

— А вам как поэту не проза, но поэзия Юрия Витальевича вообще понятна?

— Мамлеев, и это очень для меня интересно, всегда практиковал античитательский террор. То есть для него это был, как мне кажется, такой маяк: «это никто читать не будет» — о, это мне и нужно. Видимо, такое хорошо работает в прозе, более приземленном, ремесленном творчестве, в прозе читатель стерпит такое отношение. Стихи ближе к картинке — на них сразу видно, что автор хотел сказать, и действительно: в стихах Мамлеева сразу видно, что на читателя ему глубоко наплевать.

Наш разговор перебил шум, поднявшийся в зале. Вот уже на сцене вместо Андрея Родионова певец Олег Судаков, более известный как Манагер. Он тоже производит впечатление человека, существующего вроде бы здесь, но и не здесь, в совсем другом мире. Его покойный товарищ по группе «Коммунизм» Егор Летов был поклонником Мамлеева, часто бывал у него в гостях и, как считают некоторые исследователи, черпал вдохновение в прозе Юрия Витальевича[465].

Выглядел Манагер несколько растерянно — всем было как будто понятно, что на его месте предпочли бы видеть Летова. Явно смущенный, музыкант покашливал, как-то весь мялся, искал глазами стул, чтобы сесть, но никакого стула не было. Сердце мое почему-то сжалось в груди при нелепой мысли, что Манагер мог бы вообразить стул и присесть на него, но ни возраст, ни чин ему этого не позволяли. Кончилось все тем, что некий человек, представившийся Жмуровым, задал вполне конкретный вопрос, пусть и в утвердительной форме: «Мне недавно один человек сказал, что ему ваши песни своей смысловой „насыщенностью“ книги Мамлеева сильно напоминают». На это певец ответил:

— Всегда, когда кто-то начинает писать, он же все равно от чего-то раскрылся раньше, что-то читал, узнавал, смотрел и вдруг — увидел по-своему, как калейдоскоп. Мир вокруг становится другим, словно впервые, как от слепоты, пиши — не перепишешь, чего ни тронь, куда ни шагни, а изнутри так и прет, так и пышет… Наверное, в этих истоках и спрятан мотив для сравнения одних авторов с другими. Я вообще первую песню написал в двадцать пять с лишним лет. Довольно поздно: приличные рокеры уже померши, им памятники отливают, а они из могил глюкают. Мамлеев, конечно, мрачноват, но от какой-то животной безысходности его книги напоминают парадоксальность, возведенную в абсурд, да при внешней естественности повествования — ну, явный перебор. Как эпатаж это работает, но ведь есть что-то еще, от тепла, от любви, а для него это словно и не важно. Однобоко, в общем-то[466].

На последней фразе Судаков искренне пожал плечами, будто извиняясь.

«Это еще кто такой?» — зашипело все вокруг и тут же само себе ответило: «Музыкант, который с Летовым играл в „Гражданской обороне“». Ответ удовлетворил шипящую массу, которая проводила Судакова особенным молчанием без осуждения — так, мол, зашел выдающийся человек, который что-то в этой жизни недопонял. Возможно, сказалось то, что он всю жизнь прожил в Сибири, вдали от большой, то есть московско-петербургской, русской культуры. На одно из этих шипений я, не сдержавшись, возразил, что, «возможно», Олегу Судакову просто не нравится Мамлеев — таких людей я знаю великое множество, и Манагер скорее правило, нежели исключение. Шепчущих эта версия не разозлила, напротив, они с упоением принялись рассуждать между собой об исключительной элитарности мамлеевской прозы, поэзии и философии. Но и тут я встрял со своими замечаниями о том, что прозу Мамлеева в большом количестве переиздает издательство «Альпина» и это вполне себе массмаркет, в любом мало-мальски крупном книжном магазине без труда можно найти свежеотпечатанные книги Юрия Витальевича. Голос мой, впрочем, на сей раз остался неуслышанным. В поисках поддержки я оглянулся, чтобы спросить мнение Дудинского, но, к моему удивлению, Игоря Ильича рядом со мной уже не было, зато хриплое бормотание его, отказавшегося от микрофона, доносилось со стороны сцены. И как по волшебству специально для него образовался стульчик, на котором он сидел всем своим грузно-худощавым телом, читая по бумажке заранее написанную ради такого случая речь: