Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

— Ау! Вы здесь? — громко сказал Полупанов.

Ответом ему была тишина, никаких звуков. Матвей Петрович вслушался в тишину и наконец уловил по ту сторону дверей чужое дыхание.

— Помогите, пожалуйста, — взмолился Полупанов. — Я же слышу и чувствую, что вы здесь!

Но ему никто ничего не отвечал.

«Может, денег дать?» — подумал Полупанов, но тут же испугался, что если помощник узнает, сколько у него при себе наличности, то после вызволения Матвея Петровича из столь ужасного положения он будет немедленно ограблен и, возможно, убит.

— Не помогу! — Невидимый прохожий будто услышал полупановские мысли. — Ни за что не помогу!

Матвей Петрович взвыл. Его охватила самая настоящая паника. Руками он принялся щупать темноту вокруг себя, пытаясь определить ее границы. Ладони его застыли на панели с кнопками. Вне себя от страха он нажимал поочередно на каждый из обугленных пластмассовых пеньков, но ничего не происходило, пока он не нащупал ту кнопку, что отличалась от остальных — сделана она была из холодного прочного металла, который не мог взять ни один огонь. «Диспетчерская!» — В разуме Полупанова родилась надежда. Собрав все оставшиеся у него силы, Матвей Петрович надавил на эту кнопку, в которой на тот момент для него сосредоточилась вся осязаемая вселенная.

— Диспетчерская, — раздалось шипение, охватившее всю кабину.

«Спасен! Жив!» — возликовал мысленно Полупанов.

— Га-га-га! — раздался оглушительный гогот в подъезде, но Матвей Петрович не стал обращать на него внимание.

— Слушаю, — повторил диспетчер.

— Я в лифте, — заверещал Полупанов. — Застрял в лифте. Мое имя — Полупанов Матвей Петрович. Помогите мне, пожалуйста.

— Адрес, — механически произнес голос диспетчера.

— Восьмая Могильная, дом пять, второй подъезд, — отчеканил Матвей Петрович.

«Га-га-га! Га-га-га!» — разнеслось хохочущее эхо по второму подъезду пятого дома на улице 8-й Могильной.

— Я боюсь даже думать о замкнутых пространствах, похожих на гроб! — зачем-то уточнил Полупанов. — А не то что находиться в них! Пожалуйста, приезжайте поскорее.

— Заявка принята, ждите, — равнодушно ответил диспетчер.

Делать нечего — Полупанов принялся ждать. Грузное полупановское тело опустилось на пол лифта, покрытый чем-то липким и зловонным, но Матвей Петрович был к этому обстоятельству совсем равнодушен. Остуженный ледяной близостью неминуемого конца, он забыл обо всем: о том, что собирался «поработать из дома», о том, как не любил он своих родителей, и даже о стопке купюр, хрустяще покоившейся в его кармане (бумажников Полупанов принципиально не носил, полагая, что они мешают контакту денег с его телом).

Хотя в голове Матвея Петровича уже не было тревог и вообще намеков на мышление, он все же обнаружил, будто что-то решительно изменилось. Он напряг все, что осталось от его рассудка, и понял: лучик света из подъезда куда-то исчез. Его осенила пугающая догадка.

— Это сколько ж я здесь уже сижу? — сказал он вслух.

— Га-га-га! — Сердце Полупанова чуть не остановилось, он совсем уж позабыл, что у него есть невидимый наблюдатель.

— Да пошел ты! — крикнул Полупанов и добавил полушепотом: — В задницу…

Возможно, увещевания подействовали, но Матвей Петрович все же не мог не думать о том, сколько же времени он уже провел в плену вертикального транспорта: час? два? «Во сколько сейчас темнеет?» — подумал Полупанов и понял, что на дворе лето, а это значит, что время, скорее всего, подходит к полночи. Чтобы хоть как-то успокоиться, он вновь нащупал кнопку вызова диспетчера.

— Диспетчерская.

— Ну сколько мне еще тут ждать? — К Матвею Петровичу вдруг вернулась его уверенность в собственных словах и чувствах, а с ней и уверенность в том, что они заслуживают надлежащего с ними обращения.

— Знакомство с творчеством Мамлеева я, как и многие, начал с романа «Шатуны» — классе в десятом мне посоветовал взять его в городской библиотеке мой школьный друг Женя Левинский, — ответил на это голос. — «Там младенцам головы членом пробивают», коротко пояснил он.

По подъезду разнеслось «га-га-га!» — на этот раз такое громкое, что Полупанов, и без того ошеломленный, усомнился в его человеческой природе.

— Книжка оказалась более отвратной и притягательной, чем все, что я тогда знал, включая рассказ Андрея Платонова «Юшка», — продолжал монотонно бубнить шипящий голос в кабине. — И с тех пор она стойко ассоциируется у меня с посадкой возле дома, где мое воображение разместило на пеньке Федора Соннова, и с самим Женей, который после школы стал милиционером, потом чуть не сел, а потом женился на огромной кошмарной женщине совершенно мамлеевского покроя, с тремя детьми и одноглазой собакой.

Полупанов начал что-то понимать. Мучитель его продолжал: