Отец Иоанн (Крестьянкин)

Насельник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря иеромонах Никон (Горохов) в своих воспоминаниях об о. Иоанне писал: «Господь говорил: от того, кто вкусит от Духа Святого, потекут реки воды живой, скачущей в жизнь вечную. Не знаю, когда это началось у отца Иоанна, то есть когда потек от него поток чистой живой воды благодати и когда к нему потек православный народ, а ведь народ наш очень чуткий. Как почувствует, что у кого-то открылся этот „источник вечной жизни“, так и бежит к тому сломя голову и обступает его толпой и жаждет прикоснуться, почерпать, вкусить, напиться, насладиться и утешиться от этого источника. И тогда уж точно не будет покоя для носителя сего дара ни днем ни ночью». Подмечено чрезвычайно точно. «Реки воды живой» о. Иоанна в первые послевоенные годы омыли сначала жителей Измайлова, а затем чуткий народный слух воспринял молвь об «источнике вечной жизни» без всякой рекламы, без радио, телевидения и Интернета, без публикаций в прессе. Сейчас можно удивляться тому, как росла и ширилась известность скромного священника с московской окраины. Это происходило как бы само собой, легко и естественно. И так же естественно будет распространяться слава о. Иоанна во всех местах, где ему будет суждено находиться. На его «огонь» люди летели сами, летели, чувствуя исходившую от него светлую и радостную силу…

Ценнейшее свидетельство о служении о. Иоанна в Измайлове оставила Галина Тимофеевна Волгунцева (1914–2009) — уроженка Челябинска, дворянка по происхождению и художник по образованию. Она впервые увидела о. Иоанна вечером 8 июня 1946-го в Троице-Сергиевой лавре, куда приехала с сестрой на Троицу:

«Вечером после всенощной обратили внимание, как худенький, очень бледный, среднего роста батюшка с черными локонами по плечам не ходил, а как-то порхал, будто ноги его не касались пола, он украшал храм Божий березками. Как-то сразу он вошел в наши сердца, несмотря на то, что мы были духовными детьми лучшего проповедника в мире, митрополита Крутицкого Николая (Ярушевича), и все же хватило в сердце места и для батюшки, и поселился он в наших сердцах до сего дня.

Окончив украшение храма, он начал исповедовать без общей исповеди, а выслушивал каждого в отдельности. Многие плача отходили от него и, что-то подумав, снова возвращались к нему и шептали в ухо. Мы с сестрой улыбались, говоря, что теперь старушки наговорят о себе, что было и не было, лишь бы постоять рядом и набраться благодатной силы.

Узнав, что он служит в Измайлове, обрадовались и в следующее воскресенье были около него. Служил батюшка очень хорошо, иногда покачиваясь от слабости. Было жаль его, но это еще больше усугубляло наши молитвы, так как мы почувствовали, что он, как и владыка Николай, — ангел во плоти. В проповеди он уступал только владыке Николаю. Он говорил так горячо, с такой любовью к Богу и к нам, падшим людям, что хотелось, чтоб было скорее гонение на христиан, как в первые времена, чтоб можно было добежать до Красной площади и положить голову на плаху. Такая в нем была необычайная сила духа.

Иногда приду в церковь уставшая, разбитая, думаю, хоть немножко постою, но раздавался голос отца Иоанна — и мгновенно усталость пропадала. И вместо того, чтоб скорей ехать домой, мы молча ходили за ним, смотрели, как он крестит детей, как отпевает покойников, как будто бы усопший человек самый близкий и любимый им. И даже хотелось умереть, чтобы батюшка отпел.

Одно отпевание мне особенно врезалось в память — покойника сопровождало много народа, видимо, сослуживцев. В ожидании с ироническими улыбками они переговаривались, осматривая иконы. Нам так было обидно, но от батюшки ничего не скрылось.

Он вышел в черной рясе, держа перед собой золотой крест, лицо бледное, одухотворенное, взглядом скользнул по толпе и понял, что здесь будет больше глумления, чем молитв. Началось трогательное отпевание, как будто бы усопший — его отец, исчезли улыбки, в глазах любопытство и еще — страх. И вот батюшка заговорил негромко, но постепенно голос его повышался, зазвучали нотки негодования и уже с жаром слышались громкие, угрожающие слова: „Верите ли вы или не верите? Хотите ли вы этого или не хотите, ибо близится Страшный Суд, и мы получим по заслугам…“ — и прочее. Уже не стало улыбок, кое у кого появились слезы…

Вошли они как победители, а уходили с поникшими головами, как побежденные. Вот как батюшка вразумлял, врачевал заблудших. За то и пострадал. Однажды некий пьяный вошел в церковь — и прямо в алтарь. Откуда взялась сила у батюшки? Он кинул его в толпу, ну а старушки не дремали, заработали кулаками, пока он бежал из храма. Водворилась тишина, и батюшка продолжал службу. <…>

Однажды мы услышали, что батюшка болен. Узнав его адрес, по узкой снежной тропиночке пришли к дому гостиничного типа, где он снимал у старушки крохотную комнатку.

Лежал батюшка на спине в старом подряснике, закинув руки за голову, с порванными локтями. Я сообщила об этом владыке Николаю — он прислал своего врача. Батюшка хоть и встал, но был очень слаб, просто таял на глазах.