Отец и сын

После того как лития завершилась, гроб с телом царевича Алексея Петровича, переменяясь, на руках отнесли в Петропавловский собор двадцать четыре именитых дворянина во главе с тремя митрополитами и шестью епископами. За гробом шла немалая толпа народу.

Опустили тело в могилу, приготовленную рядом со своею немецкою женою Софиею Шарлоттою.

Поминки справили в «Губернаторских хоромах».

Шесть недель еще после похорон читали псалтырь.

Очевидно, что хоронился не государственный преступник, предатель и изменник. Хоронился сын царя. Этим и объясняется торжественность и многолюдие похорон. Петр такою процедурою как бы давал понять, что земная жизнь – греховная и преступная царевича Алексея закончилась, а останки, конечно же, преступного намерения никакого не имеют и по праву предаются земле по высокому обряду.

58

Так завершился наш сюжет. Полностью – от рождения Алексея до похорон его тела. И автору уже можно было бы, с полным сознанием выполненного долга и, испросив у читателя, как водится, прощения за то, что, возможно, «вольно или невольно» погрешил против истины. Слаб человек. И автор такоже.

Однако, все же основной сюжет, который на глазах у читателя автор распутывал довольно долгое время, завершился. И теперь надобно уже переходить к эпилогу…

… Хотя, нет. Есть еще одно.

Недели две спустя после похорон, Г.Г. Скорняков-Писарев все же послан был в Ладогу по государевой воле. Что за воля та была, по какому поводу посыльный официально оказался там, автор не ведает. Исправив дело, ради которого был послан, перед тем как пуститься в обратный путь Григорий Григорьевич заехал-таки в монастырь.

Его свели игуменье. Где он стал просить увидеться кратко с монахинею Еленою. И в подкрепление просьбы своей показал игуменье некую бумагу, после чего свидание сразу же разрешили.

Вошел он в келью и увидел, как Елена молилась одна у киота, слабоосвещенного свечами, стоя на коленях.

Но вот она обернулась – посмотреть на вошедшего. И едва только не упала. Да и упала бы непременно, не подхвати ее визитер, страшный для нее.

Скорняков посадил ее на топчан.

Придя в себя, она стала спрашивать неожиданно громким голосом, явно страдая:

– Ты зачем пришел, Аспид адовый? Убить меня? Так убивая, не медли… Ну!

– Я… Волю сына твоего последнюю явился исполнить.

На эти слова сразу монахиня поначалу ничего не ответила. Довольно долго молчала. Потом спросила тихо:

– Какова же была его воля? Что он тебе велел? Отвечай, только правду…

– Велел прощения просить у тебя за то, что царем не стал. Просил почаще молиться за его грешную душу. И велел отдать тебе вот это. И подал матери Алексеево письмо.

Взяла Елена письмо, распечатала, и, едва взглянув, залилась слезами. Второпях вынула платок, стала вытирать столь неожиданные обильные слезы, а письмо выпало из рук, чуть ли не к ногам посланца. Совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, Григорий Григорьевич поднял было письмо с тем, чтобы отдать в руки матери. Но мать махнула рукой, и жест этот мог означать только одно: «Посмотри письмо. Разрешаю».

Григорий Григорьевич письмо развернул. В нем ничего не было написано, но пером слабеющей царевичевой рукой был нарисован обычный человечек, которого часто рисовали, рисуют и будут всегда рисовать дети. Помните? «Точка, точка, запятая, минус, рожица кривая…» Помните? Таким был последний привет сына матери.

Григорий Григорьевич всетаки отдал письмо Елене-Евдокии. Взяла она письмо и тут же поднесла к горящей свече. Бумага вспыхнула. Елена дождалась, пока бумага вся сгорит, растерла пепел пальцами, сдула на пол. Спросила:

– Как похоронили-то? По-людски?

– Как царевича похоронили.

– Слава Богу. – И еще сказала:

– Ступай. Простила я тебя…

И вот теперь уже точно – все.

Эпилог

в котором повествуется о том, что случилось с некоторыми фигурантами нашего повествования после гибели царевича Алексея Петровича, и прежде всего – с теми, кто довел его до гибели – по своей ли воле, или по воле сильных мира тогдашнего.

1

Автор должен признаться, что никогда еще не писал настоящих эпилогов. И не знает, как это делается. Но, несмотря на это – он остро чувствует, что настоящий эпилог для этой книги – совершенно необходим.

Потому что в ней описано так много злодейств, что с необходимостью возникает вопрос: а как же Провидение (или Судьба, или Рок, или Господь Бог, наш великий судия) обозначили свое отношение к изображенному здесь злодейству? Наказал ли он носителей греха и прислужников дьявола, тех, кто хладнокровно или в азарте охотников убили царевича Алексея? Который, к месту сказать, тоже был не ангел, но который явно не заслужил – ни такой жизни, которую прожил, ни такой смерти, которую ему уготовили.

И когда автор стал думать над участью этих людей, то поразился: все они, так или иначе, были, все же, наказаны.

2

По авторскому разумению – без карающего небесного возмездия осталась только царица Евдокия (или инокиня Елена – это уж как угодно будет читателю).