Отец и мать

И только одно взволновывало в газетах – когда встречались строки об Афанасии Ветрове, родном её Афанасии, о котором она, как порой говорила себе, «забывала не думать». Никого и никогда она не расспрашивала об Афанасии, однако газеты обязана была просматривать, составляя для разного рода каталогов и сборников аннотации, списки. Скраивала и сшивала лоскутные ковры и коврики – ласково называла она эту свою работу – тематических обзоров. С профессиональной скрупулёзностью, с предельной ответственностью просматривая газетные полосы, она натыкалась вновь и вновь на Афанасия. Невольно приходилось прочитывать и заносить в конспект сведения о нём. А попадалось хотя и рознящееся тематикой, но «в монотонной скушности» по содержанию: то – заметки с фотопортретами о выступлении «товарища Ветрова» на комсомольском или партийном собрании, на совещании партийно-хозяйственного актива, то – развёрнутые очерки с панорамными снимками, как он, третий, второй, а затем первый секретарь райкома комсомола, участвует «с комсомольцами и комсомолками» в субботнике на Олхе, где закладывается «великая стройка Сибири» – алюминиевый комбинат, или как он в составе выездной шефской бригады «с огоньком руководит» заливкой в опалубку «первого, комсомольского» куба бетона на строительстве одного из цехов нефтехимического комбината в Ангарске. И ещё что-то такое попадалось – «жизнеутверждающее», «грандиозное», «героическое». «Ишь, всюду поспевает», – порой по-деревенски и задиристо думала Екатерина, всматриваясь в свинцово-сажную тусклоту его газетных фотографий. Прочитывала выдержки из его выступлений: «Товарищи, нам, верным ленинцам-сталинцам, не гоже отступать перед трудностями. Мы на верном пути в светлое коммунистическое будущее», – говорил он. Или так говорил: «Среди нас нет места тунеядцам и проходимцам! Комсомол обязан требовательно воспитывать отсталую часть молодёжи». И Екатерине казалось, что где-то вблизи звучит голос Афанасия, – до того громки и ёмки были его «судные», «правильные» слова. «Смотрите-ка, какой речистый!» – язвила она. Но радовалась за своего Афанасия, за своего земляка и считала его человеком «выдающимся», «большим». «Для людей старается, – желанно думала она. – Кажется, не чинуша: сердцем – к людям. Молодец. Но-о-о – какой-то больно простой он стал. Рубаха-парень. Рубаха – рубака!» Тянуло засмеяться, но душа отчего-то не позволяла. Становилось очень грустно.

Однажды не на шутку испугалась за него, когда встретила статью под фривольным названием «Эх, дубинушка, ухнем!», с леденяще дохнувшим подзаголовком «О персональном деле товарища Ветрова А.И.». Оказалось – подрался он. Подрался, определила Екатерина, «как мальчишка», к тому же прилюдно, в перерыве какого-то совещания. Автор статьи, слегка ёрничая, сообщал: