Отец и мать

– Катя, как ты, такая роскошная красавица, а по своим повадкам, ну, просто столбовая дворянка, можешь жить в этой допотопной избушке? Она чуть ли не на курьих ножках. Мы с Васиком, наконец-то, получили двухкомнатную секцию в пятиэтажке – вот простор где! А стены, стены, послушай: бетонные, ровненькие, – шик! Но туалет, задумайся, туалет – он же под боком, тёплый, с унитазом. Сидишь и думаешь: я на царском троне. И тут же – ванная, с горячей и холодной водой, с душем. Мойся хоть до опупения. Централизованное отопление, – дас ист фантастиш. На кухне – газовый баллон. Цивилизация, я тебе скажу! Ты и Лео таскаетесь на колонку за водой, да за двести метров? Кошмар! Дровами и углём тóпите эту чёртовую печь? В ведёрке кипятите на ней воду, чтобы поплескаться, размазать по телу грязь? О-о, я бы уже давно сдохла! И к тому же у вас тут теснота, как в камере или келье. Короче, мрак!

– Рита, тебе там простор, нам здесь простор. Каждому, наверное, своё, – старалась быть вежливой Екатерина.

– Понимаю, понимаю, скромница ты христовенькая моя! Квартиру в наши светлые времена труднёхонько получить. А вот Васёк у меня речи где надо и какие надо двинул, – через полгодика рванул в самые верха: начальником треста заделался. Ему тут же – ключи от квартиры, почти что на блюдечке с голубой каёмочкой. А наш дорогой Лео со своей идеалистичной эстетикой и ты со своими затрёпанными книжками – куда рванёте? В утопию под нелепым названием «Высокодуховная жизнь»? Ах, как трогательно!

– Да мы с Лео ещё даже и не задумывались ни о какой квартире. Конечно, можно встать в очередь, да зачем, если угол имеется?

– Ты в этой очереди до седых волос простоишь дура дурой, а потом шишь на постном масле получишь.

– Что ж, на всё воля Божья.

– О-о! Надо же, какие мы смиренницы.

Однажды Маргарита нашептала ей на ухо:

– Катя, тебе, такой красавице и умнице, что стоит окрутить какого-нибудь балбеса начальничка из горкома или даже из обкома, – вмиг вам сделают квартирку. Они там подряд и сплошь сластолюбцы и бабники. Лео, наш дорогой идеалист и мечтатель, ничего, ясное дело, не узнает и не раскумекает, а только в ножки тебе поклонится: он обожает всякие комфорты. У-у, а покраснели-то мы, зарумянились маковым цветом! И губки надули!

– Рита! Ты что такое несёшь?

– Шутка, шутка, Катя! Чуточку позлила тебя, такую всю боговерную смиренницу и бессребреницу. Ты же знаешь, что я неисправимая злоязычница, безбожница и любительница рубануть с плеча, как мужик. – Но она улыбнулась и тут же приластилась к Екатерине: – Не обижайся, Катенька! Прошу! Я, знаешь, за Лео переживаю очень-очень: он неженка и баловень, мальчишка мальчишкой, и в старости останется им же. Так вот, он, тепличное маменькино растение, здесь у тебя, в твоей тьмутаракани деревенской, загнётся раньше времени. Или – удерёт от тебя. А я хочу, чтобы вы, такие оба красивые, интеллектуальные, высокодуховные личности, оставались вместе. Чтобы радовали нас, чтобы мы, грешные и суматошные, иногда задумывались: «Ну, чего я живу по-свински? Посмотри вон на тех ангелочков, божьих одуванчиков, – вот этак надо жить: высокодуховно чтоб оно!» Вы, понятно, – два сапога – пара. Вам друг без друга никак нельзя: без второго сапога далеко ли уйдёшь? Ой-ой! Извини, нежная ты моя душа: сорвалось с языка насчёт сапог. Не дуйся, дурёха? Я хотя и злюка и стервочка ещё та, холодная рационалистка, неспроста меня зовут Снежной королевой, но жуть, до чего люблю пошутить и разыграть. Особенно таких простофиль, как ты и Лео.

– Спасибочки за откровенность, вашество Снежная королева, – никак и ни разу не могла по-настоящему рассердиться Екатерина.

– На здоровье! Но смотри не простынь от моего дыхания.

Екатерина понимала, что время от времени, конечно, и надо было бы рассердиться на Маргариту, сказать ей какое-нибудь крепкое, «отшивающее» словцо, но никаких сил – злости, раздражения – не хватало, чтобы ссориться с невесткой. Екатерина не сразу, но разгадала и поняла ясно: хотя и грубила Маргарита, дерзко и часом безобразно откровенничала, хотя и металась по жизни в поисках всяческих выгод и каких-нибудь новых возможностей, однако, как и все из семьи Леонардо, была «человеком с душой». Бывало, что Маргарита «забывала» о своей роли «злюки и стервочки», – и вовсе преображалась, становясь душевной, отзывчивой и даже податливой. Как-то легко в ней уживались противоречия и несообразности с её здравомыслием, целеустремлённостью, житейской намётанностью.

Леонардо нередко дурно отзывался о сестре; Екатерина возражала ему:

– Она добрая и отходчивая, но жизнь, случается, переворачивает и мутит её душу.

Поговорили как-то раз Маргарита и Екатерина и о детях. Сидели на лавочке возле крыльца, и Екатерина по привычке поглядывала в свои дали.

– Слышала краем уха: ты не можешь родить? – спросила с притворным равнодушием Маргарита.

Однако ответа не ждала: