Читаем Отец и мать полностью

– Да я понимаю: ты мне нотациев о политическом моменте не читай. И линию партии и правительства я одобряю по маковку головы. Я сам чёрт чёртом боролся в Гражданскую за советскую власть. И если бы понадобилось, то не только руку отдал бы за неё, но и жизнь саму. А всё же какая бы власть на земле не правила, а конь – он брат нам, людям. Брат! Вот чего я кумекаю: потеряем из жизни своей коня – душу потеряем. А без души любая власть для человека во зло. Как издревле говорят на Руси Святой? А вот как: «Душа – всему мерило». То то же!

Илья Иванович долго и с удовольствием рассуждал. Афанасий с отрадой слушал отца и в его захмелевшей, легчавшей голове мерно и тёпло покачивалось:

– Ей-ей, русская деревня – что детский сад. В коня верит, как ребятёнок в сказку. Святую Русь в своей душе нянькает, иконы день ото дня смелее и смелее вытаскивает из загашников, купола церквей новой жестью оббивает и красит, попов откуда-то повытаскивала, молится, только что лоб не расшибает. Глядишь, в лапти обуется, какие-нибудь сырмяжные армяки натянет на себя и скажет: «А где затерялся мой хозяин-барин? Что-то мне скучнёхонько живётся без крепостного права». А там недалеко будет, чтобы царя-батюшку потребовать на престол российский. Партия говорит о повышении производительности труда, а им подавай, и в отдыхе, и в работе, прежде всего душу, добросердечность. Чудны мы, русские люди-человеки!

Слушает сын отца, не перебивает, не выказывает желающей явить себя насмешливости и колкости. С прищуркой дальнозоркости посматривает на Илью Ивановича, увлечённо, но обстоятельно рассуждающего, как сам сказал, о занозах жизни, и хочется сыну из каких-то озорных, юношеских побуждений произнести:

– Вот, смотрите: отец мой. Он такой же мечтатель, как я. Или, справедливее сказать, я такой же мечтатель, как он. Получается, товарищи дорогие, таковский расклад: мы с ним два сапога – пара.

Думает так, улыбается, однако улыбку совсем не кажет на лице, чтобы не обидеть отца.

Но, изрядно выпив, разомлев в тепле и уюте родных стен, всё же не выдерживает Афанасий – с предательской своевольностью растягиваются в усмешке его губы и щёки. И как не усмехнуться или даже не рассмеяться, если Илья Иванович, уже в порядочном хмелю, сказал, да к тому же с важностью и деловитостью:

– А посему, сын, кумекаю я вот чего: ежели с конём не расстанемся, то в коммунизм прибудем шибче, с перевыполнением, так сказать, госплана. И вместе с коммунизмом получим и душу сохранённую свою, и воздух, не загаженный выхлопными газами. Ты там в городе в партейных кругах вертишься, так донеси-кась до товарищей мысль относительно значения коня и сбережения души человечьей.

Но отец, наконец, заметил сыновнюю усмешку – замолчал, насупился.

– Ничего, батя, найдём и коням дело. Будут, к примеру, детишек катать в парках культуры и отдыха, – в успокоение и поддержку сказал сын.

– Вам, городским, лишь бы забаву какую-нить измыслить, – пробурчал отец.

Торопливо разлил из бутылки остатки в обе кружки, но выпил, однако, один. Хрумкнул, как переломил хворостину, солёным огурцом, с притворным увлечением жевал.

Афанасию уже невмочь – вот-вот разразится смехом: у его рассерженного, нахохленного отца на сивой голове молоденькими, «телячьими» рожками торчат взмокшие волосы, залысина и лоб сверкают разгорячённо красно.

«Эх, ты, Аника-воин! – ласково думает сын, и ему хочется приобнять своего стареющего, одинокого отца, подбодрить его как-нибудь. – И вправду, каким манером сохранить душу? Ведь чтобы попасть в коммунизм, нужно бороться, а то и воевать снова доведётся. И где ж в этакой кутерьме думать о душе?»

– Да будя тебе, батя, дуться! – улыбаясь, трясёт он отца за плечо. – Я бы тоже взял коней в коммунизм: хар-р-рошие они люди!

Илья Иванович ловко, но неторопко сладил козью ножку, прикурил, после долгого выпускания дыма, сказал, зачем-то чеканя слова:

– Ладно: бог с ними, с конями. Никита с высокой трибуны изрёк: скоро-де быть коммунизму, что уже нашему поколению жить-да-быть в нём, – веришь?

– Верю, – тотчас и чеканно же ответил сын.

Отец пристально, если не сказать, что въедчиво, заглянул в его глаза:

– А что, верно кто-то сказал: если человека лишить веры – хана ему.

– А ты веришь в коммунизм?

Отец, хмуро-хитро щурясь, потягивал и выпыхивал душистый и пряный махорочный дым – «табачок со своего огорода», любил он прихвастнуть, – помалкивал.

– Не – веришь? – не унимался сын. – Или – веришь?

– Не верю, что не верю, – теперь уже усмехался отец. Заглянул в застрёху замороженного окна: – Уже заполночь, утро, глядишь, вечера мудренее окажется, а посему, сын, давай-ка, приземляться… ко сну, – как-то по-особенному, словно бы растягивал гармонь, произнёс он «приземляться». – По ране к матери сходим. А обраткой заглянем к Кузьме. У него, чай, и узришь коммунизм, или, как он калякает с похохотцей, «мою коммунизму», то бишь семью.

– Как он поживает… с Натальей? Хотя и перебрасываемся письмишками, да бумага-то всё терпит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги