– Не хочет! Но ничего, мы его уломаем. Вы с пользой истратите свои деньги, пан Женя. Я всегда готова помочь хорошим людям. Ещё одно усилие, и он в наших руках. Не сомневайтесь. Правда, это тоже стоит мне нервов. Сами видите. Но, поверьте, я делаю всё, что от меня зависит.
Она победоносно сморщила нос, изображая улыбку лукавого сатира, и мы увидели её верхние зубы – крепкие и добротные, как у хищника.
– Думайте, думайте, сеньор Рамирес, – перешла она на испанский, делая серьёзное бесстрастное лицо, – Вам остаётся хорошая сумма.
Хозяин товара, проявляя неуместную для таких дел нервозность, стал ломать свои руки, но так изящно, что, казалось, они не имели суставов:
– Сеньора Марта, я прошу Вас уступить…
– Хорошо, сеньор Рамирес, – резко повернулась к нему хозяйка, – в знак уважения к Вам и Вашей жене, а также в залог не последней нашей беседы, – она многозначительно подняла брови…, – я согласна на двадцать процентов.
– Сейчас он сломается, – обратилась к нам Марта, понижая голос до густого баритона, – так что не беспокойтесь, дорогой пан Женя, переплачивать Вам не придётся.
Женя покорно закивал, манерно улыбнулся и стал трясти пустой бутылкой в свой стакан; оттуда выкатилось две капли. Сеньор Рамирес ответил не сразу, видимо мучаясь подсчётами.
– Значит, на пятнадцати процентах Вы не согласны?.. – почти с отчаянием произнёс он.
Но Марта только молча покачала головой и с наигранной печалью во взоре полуулыбкой выразила сожаление: мол, рада бы, но я всё сделала, чтобы помочь Вам, дон Рамирес, а Вы упрямствуете, но это моя последняя цена.
Индус жалостливо посмотрел на нас, и развёл руками перед Мартой:
– Ничего с Вами не поделаешь, сеньора.
Мы догадались, что переговоры закончены.
– Как я и говорила, пан Женя, он согласен! Мне пришлось попотеть, но это ничего. Зато теперь Ваша жена будет ходить в лисьей шубе. Я рада, что смогла хоть чем-то помочь своим землякам, сейчас вы пойдёте с ним, он всё вам покажет. У него хорошие шкурки, не хуже, чем у того еврея, можете мне поверить. Они могут показаться несколько невзрачными, но на шубе будут глядеться хорошо. Считайте, что Вам повезло. До свидания. Желаю всех благ. Арриведерчи.
И мы отправились вслед за индусом. На переполненной людьми улице, по проезжей части медленно двигалась процессия, состоявшая из разномастных автомобилей, где в большей мере преобладали грузовики. В открытых кузовах этих машин довольно плотно стояли весьма разгневанные люди, которые громко выкрикивали непонятные нам требования, дудели в трубы и детские пищалки, били в литавры… Стояла полнейшая какофония. Всё это можно было смело назвать концертом для сумасшедших. По мнению пани Марты таким образом выражалось классовое недоверию работодателю, который платит слишком маленькое пособие по безработице этим, по её мнению, бездельникам.
Сеньор Рамирес подвёл нас к допотопному «форду» чёрной масти, коим так гордились Соединённые Штаты в тридцатых годах, открыл заднюю дверцу и предложил садиться. Мы выехали на центральную магистраль столицы под отвесные стены современных зданий. На улицах много старинных автомобилей, местный климат позволяет долго сохранять их первозданный вид без особых на то затрат. Так что наш «форд» не являлся исключением.
После долгих манёвров по бесконечным улицам мы, наконец-то, заехали в далёкий припортовый район и затормозили у светлосерого здания: невысокое крыльцо, над ним металлический навес. Покинув автомобиль, мы преодолели несколько стёртых каменных ступеней крыльца и остановились перед давно не крашеной дверью. Сеньор Рамирес потянул за висящее над головой проволочное коромысло, изогнутое на конце в крендель, и за дверью раздался мелодичный звон колокольцев.
Дверь тотчас же открылась. За ней стоял несколько настороженный, пожилой, некогда спортивный мужчина славянского типа со следами какой-то вековой усталости. Рамирес что-то сказал ему, и славянин сделал попытку улыбнуться и выразить на лице подобие приветствия.
Мы вошли в довольно просторную прихожую, напоминающую приёмную швейного ателье недавно ушедшей эпохи: стулья с высокими спинками, придвинутыми к столу округлой формы, на столе бумаги с какими-то подсчётами, на стенах высокие полки с распашными застеклёнными дверками, в полках, словно в витринах, готовая продукция. К готовой продукции относились жакеты, кофты, пиджаки, меховые горжетки – всё какого-то тусклого линялого цвета, как в музеях, где выставлены одежды далёких предков. Женя, не обращая ни на что внимания, сразу же стал проситься в гальюн. Он так и говорил, по-итальянски держа сложенные в щепоть пальцы перед носом меланхоличного славянина:
– Галью-ю-юн, разумеешь? Ватер-клозет, фор джентс…