Отчий дом

Леша усмехнулся, но ничего не ответил.

— А какой леший забросил вас в такую чужедаль? — простодушно спросил вдруг Сергей Федорович.

Леша поглядел на поручика с веселым изумлением:

— Разве вы не знаете этого лешего? — Он сверкнул белыми зубами, переглянулся с Леной. — Николай Вторый. Непременно!

Сергей Федорович усмехнулся: «Острый ум у юноши, не зря бороду носит!»

— У гольдов есть правило, — продолжал Леша, — после неудачной охоты они снимают с пояса фигурку бога Чалмиаги, вырезанную из слоновой кости, и нещадно порют ее ремнем. Поверите, временами мне тоже хотелось сделать фигурку Николая Второго и пороть ее, пороть!..

— Ну, и на какой срок вас туда упрятали? — допытывался Сергей Федорович.

— Срок большой, да пришлось сократиться: дело ждет! — Он снова переглянулся с Леной и засмеялся.

«Бежал! — догадался поручик. — Ох, если его сейчас обнаружат!..»

Сергей Федорович, подперев кулаками голову, долго глядел на гостя тяжелым, пристальным, ревнивым взглядом и ему показалось, что вот этот случайно залетевший к ним из-за тридевяти земель человек ближе и понятней Лене, нежели он, отец ее. Он почувствовал, что существует какая-то очень могучая сила или вера, что сближает их, вселяет в них бесстрашие.

— Расскажите мне, пожалуйста, в чем ваша правда? — попросил вдруг Сергей Федорович и смущенно затеребил усы.

— В чем наша правда? — задумчиво повторил гость. Лицо его стало серьезным. — Вы много повидали на своем веку, Сергей Федорович. Вспомните русскую жизнь хотя бы за последний десяток лет… Преступная война с Японией, позор Цусимы и Мукдена, царская милость на январском снегу здесь, в Петербурге, расстрелы рабочих на Пресне, погромы… Да перечислишь ли все? И во всех этих событиях есть две правды. Одна — царская, а другая — народная. Непременно! Вот и судите, в чем наша правда.

«Да, все это видел, все пережил я сам, — думал Сергей Федорович. — Грузин прав. Существуют две правды…»

Через неделю Леша ушел, сказав на прощание: «Мы еще встретимся. Непременно!». Сергей Федорович неожиданно поймал себя на мысли, что жалеет об уходе этого веселого человека. И все же сердце не мирилось с тем, что Леночке, единственной радости его, из-за каждого угла грозит опасность. А главное — ни уберечь ее, ни остановить он не может. Данила Георгиевич часто присылал с Дальнего Востока письма, звал Лену. Сергей Федорович знал, что Лена любит Данилу, нетерпеливо ждет писем, читает их таясь от отца и роняет не одну девичью слезу.

— Что ж мытаришься? — спрашивал Сергей Федорович, не стерпев. — Взяла б да и укатила к милому!

— Нет. Надо окончить университет. Один год остался, — отвечала Лена.

Но вот однажды она пришла домой бледная, взволнованная.

— Папа, я еду к Даниле. Билет на руках.

— Что такое? — опешил Сергей Федорович. — Ни с того ни с сего. А университет?

В глазах Лены стояли слезы.

— Когда-нибудь окончу. Папа, провожать не ходи… Когда спросят, где я, отвечай, что не знаешь… Ушла, мол, и больше не возвращалась. Впрочем, лучше так: через два-три дня заяви в полицию, что пропала дочь. Ушла на Неву купаться и не вернулась…

Сердце Сергея Федоровича упало. Вот оно пришло, самое страшное. Лену уже ищут. За ней уже охотятся. А завтра… завтра кандалы и ужасная дорога на Голгофу. Господи, за какие грехи ты так немилосерден ко мне!..

Он обнял Лену и забормотал горестно и потерянно:

— Леночка… доченька моя… Тебя могут схватить… Господи! Один я теперь… на одной ноге… О-оди-ин!..

Слезы стекали с его тощих, поникших усов, лицо дрожало и расплывалось… Лена кусала губы, чтобы не разрыдаться.

— Крепись, папа… Я верю, расстаемся ненадолго!

— О-о-о… — вырывался из его груди протяжный стон. Сергей Федорович не мог произнести ни одного слова. Боль сдавила грудь железным обручем, а в глазах встала знакомая мгла, точно такая же, как и тогда, когда он вернулся из Маньчжурии…

Лена сожгла все письма Данилы, уложила белье и еду в маленький баульчик и ушла в неспокойную петербургскую ночь.

10

Океан…

Он чувствовался здесь во всем: и в частых туманах, и в ветре, доносившем издалека дыханье огромных водных просторов, и в ливнях — внезапных и страшных, точно небо смешалось с океаном и вместе они хлынули на сушу в нескончаемом вселенском потопе.

Переждав в бухте непогоду, разворачивались на рейде корабли под вымпелами многих наций, оставляя голубоватые клочья дыма на ветках кедров Русского острова.

А город возвращался к своей извечной деловой и вместе суматошливой жизни. Маленькие аккуратные японцы распахивали двери и окна часовых мастерских, ювелирных магазинов. Увешанные корзинами, длиннокосые китайцы выносили разные безделушки, в которых поражали русский ум тонкость вкуса и явная практическая ненужность этих диковинных продуктов изощренной мысли и высокого мастерства.

Улицы наполнялись разноязыкой толпой, просыхали тротуары под щедрым солнцем, в парке над набережной Золотого Рога играл духовой оркестр…