Отчий дом

В конце ноября выдался такой необычный день, что его иначе как праздничным не назовешь, хотя никакого праздника тогда и не было. Обыкновенный будничный день. Но перед тем с вечера после долгой осенней слякоти с холодными дождями, раскисшими грязными дорогами и улицами, с низкими пепельно-сизыми тучами, превращавшими и без того короткий день в сплошные вечерние сумерки, как-то вдруг ощутимо подморозило, а ночью неожиданно, когда село спало, выпал снег. Небольшой, однако он прикрыл осеннюю землю ярко-белыми, праздничными полотнами, украсил голые деревья пушистыми белыми шапками, выбелил стрехи. Проснулись люди, а за окном праздник. Праздник на подворье, в садах и на улицах. Праздник и бодрость на душе. И детвора в это утро собралась возле школы особенно веселая, звонкоголосая. Перед уроками затеяли игру в снежки — сначала класс на класс, а потом между девочками и мальчиками. Смех, шум, суета, румяные щеки, сверкающие глаза.

Потом, уже после первого звонка, все они, четвертый класс, утомленные, ожидая прихода учительницы Марии Филипповны, притихшие, сидели за партами.

В классе было как-то особенно светло, просторно, весело. Мария Филипповна где-то задержалась, не приходила и не приходила. Школа уже притихла, опустел длинный коридор. Дежурная по классу Килина Кулишова несколько раз выглядывала в дверь, даже на крыльцо выбегала, но Мария Филипповна не появлялась…

В тот день она так и не появилась.

Через десять — пятнадцать минут после звонка дверь в класс вдруг широко открылась, и на пороге вместо учительницы они увидели высокого, лет шестнадцати, юношу. Остановившись в дверях, он окинул взглядом класс, прикрыл за собою дверь и уверенно подошел к учительскому столику. Ева не знала, кто он. Но большинство в классе, как потом выяснилось, знали, что это был ученик седьмого класса. Все затихли, молча, с любопытством рассматривая юношу.

— Здравствуйте, товарищи! — негромко, но весело сказал он, широко и приветливо улыбнувшись.

Он так и сказал не «дети», не «ученики», а «товарищи». И застигнутый врасплох класс ответил на это приветствие вразнобой, негромко и чуточку удивленно.

Ева, как и все, смотрела на юношу с любопытством, запомнив его на всю жизнь. Даже теперь, в купе международного экспресса, четко представила его таким, каким он был тогда.

Он стоял за учительским столом и пристально глядел на них темно-серыми глазами. Каштановый чуб, зачесанный назад, высокий чистый лоб, чуточку скуластое худощавое лицо и твердый, четко очерченный подбородок. Длинная темно-синяя косоворотка, перехваченная черным плетеным шнурком с кисточками, черные штаны, заправленные в голенища старых сапог. Говорил, не повышая голоса:

— Меня, товарищи, назначили в ваш отряд пионервожатым. Я комсомолец. Учусь в седьмом классе. Фамилия Лысогор. Имя Андрей… А сейчас я пришел к вам еще и потому, что ваша учительница Мария Филипповна заболела и меня послали подменить ее на несколько дней. Сегодня я спрошу у Марии Филипповны, какие задания она вам дала и что следует выучить, и мы попробуем проверить выученное… Я пока еще не учитель. Можете называть меня Андреем. Потом мы будем встречаться чаще и познакомимся лучше. А пока… Скажите мне, вы любите читать книги?

Все еще молчали, с любопытством глядя на хлопца. Наконец двое или трое все-таки откликнулись:

— Любим…

— Кто назовет мне последнюю из прочитанных книг?

Продолжительная, настороженная пауза. Потом снова два-три голоса. Названия каких-то теперь забытых книг. А один то ли в шутку, то ли не поняв — это она запомнила — выпалил:

— Грамматику Олены Курило.

Андрей с улыбкой присмотрелся к этому «читателю».

— Ну и что же ты там вычитал?

— Про пидмет…

— А еще?

— И о сказуемом.

— Ну, и что же там с этим пидметом? — уже широко и весело улыбнулся Андрей. — Что на нем посеяно?[25]

— Так это же не тот. На этом пидмете не сеют, а так… оно само…

— Что само?

— Само по себе, чтобы к подлежащему сказуемое…

— Ну, если само по себе, тогда хорошо. Садись.

Андрей, будто подчеркивая свои слова, повел рукою, и Ева увидела в ней небольшую книжку в какой-то темной с красной окантовкой обложке.

— Скажите, а вы о Софье Перовской слыхали?

Молчание. И после этого несмелый голос:

— А кто это?

— Дочь царского генерала, ставшая великой революционеркой. Когда она вместе со своими товарищами по партии казнила царя Александра Второго, ей не было еще и двадцати восьми лет.