От пращуров моих (Часть 1)

уешь на то, что я тебе не пишу - это письмо по счету четвер

тое, а от тебя я получил единственное. Говоришь в письме о

деньгах. Деньги, маленький запас, у меня есть,но держу в за

начке так как может быть командировка, а в дороге деньги го

дятся. Так или иначе, а тебе вышлю в конце месяца. Пишешь ты

о горлов.б-х Миши - его нужно показать хорошему горловику и

сделать что-нибудь с горлом(прижигание). А вообще нужно зан

яться закалкой, но эта задача не по тебе. Советую тысячный

раз тебе - сделай так, чтобы он сам себя обслуживал и даже

помогал тебе. Твои сестры пока живы и по годам своим здоровы

- ругаются как прежде и бестолковы как всегда. Тоже, с попр

авками в худшую сторону, можно сказать и про твоих племянниц

Таню и Люсю. Прости, что оскорбил твое родство, но все это

так. Ляли я давно советовал по состоянию здоровья выехать из

города,но она упряма. В отношениях с Николаем они живут дру

жно и этого достаточно. Николай страдает как и прежде. Одна

твоих сестер, Поля, уехала в деревню к матери мужа. Вот пока

и все. Сам я теперь Главврачом амбулатории,но это мне бывает

не по характеру моему и по силам нелегко. Пока жив, и пожа

луй здоров. Чего желаю тебе, Мише. Пиши о городе, и о детях.

Пока до свидания и на всякий случай прощай.

Целую тебя.

Остаюсь твой

Ф.Б.

Р.S.Помогает-ли тебе Юрий, а если нет, то что ты предприним

аешь?

Твою комнату заняли посторонние люди."

Следующее письмо от 30.10.по тому же адресу.Судя по Чи

стопольской напечатке 30.11.41г. получила его бабушка раньше

предыдущего.Те же напечатки военной цензуры как снаружи, так

и внутри письма. Обратного адреса на конверте нет.

"30/Х 41. Милая Маша!

Ленинград Это уже второе письмо на твою хорошую открытку к

письму, вернее с письмом шлю 200 руб.на пропитание. Интерес

но получила-ли ты мои письма,в которых я писал о нашем житье

и давал советы о воспитании Миши. Этому поросенку от меня

привет и скажи, что бы он учился и обслуживал себя.Живем как

в Угличе - Ляля выступает в Радио и, если у вас есть радио,

256

то ее можно послушать. О Мусе ничего не знаю. Желательно мне

знать помогает-ли вам Юрий Ник.? Я начинаю по временам пони

мать, что моя командировка к вам сорвалась. Ну,да все, может

к лучшему. Твои сестры живы, племянницы тоже, здоровы по во

зрасту и по состоянию времени удовлетворительно. Сам я духом

тверд, но плотью немощен - сказываются года - думаю все же

десяток потянуть, если что не случится. Ну, а если судьба,то

уж не поминайте лихом, и нет, нет - рюмочкой с огурчиком.

Беспокоит меня Ляля по ее здоровью - ей нужно отдохнуть

в глуши от шума городского. Пиши, как у вас жизнь? Что поде

лываете? Что за город и каковы обитатели?Пиши закрытое пись

мо - в нем можно больше написать. Ну пока - пишу на дежурст

ве в амбулатории - 12 час.ночи - пора спать. Желаю вам всего

хорошего. Здоровья, бодрости. Пожелайте и мне того же.

Целую вас и в ожидании

ответа остаюсь ваш

Ф.Б."

Несмотря на условия блокады Федор Христофорович иногда

навещает дочь. Так где-то в конце ноября 1941 года она запи

сывает в дневнике, что был отец и оставил банку тушенки

свой гонорар за работу в призывной комиссии.

1942 г.

В конце января 1942 г. у Ольги Берггольц умирает в гос

питале муж - Николай Молчанов и она в тоске идет 1 февраля

1942 г.через полгорода к отцу в заводскую амбулаторию.

"СТУПЕНЬКИ ВО ЛЬДУ....

...., у меня тогда почти не было чувств, не было человеческ

их реакций. Вернее, были одни суженные, первичные реакции.

Я только замерла, когда дошла до Невы,до перехода к па

пиной фабрике, потому что уже смеркалось и первые,нежнейшие,

чуть сиреневые сумерки спускались на землю.Сиренево-розовой,

дымчатой была засугробленная Нева и казалась необозримой,

свирепой снежной пустыней. Отсюда до отца было дальше всего,

хотя я видела через Неву его фабрику и знала, что влево от

главных корпусов стоит старенькая бревенчатая амбулатория...

и я пошла через Неву.

Очень узенькая тропинка через Неву была твердой, утопт

анной, но какими-то неверными, чересчур легкими шагами: она

была ребристой, спотыкающейся. Правый берег высился неприст

упной ледяной горой, теряясь вверху в сизо-розовых сумерках.

У подножия горы закутанные в платки, не похожие на людей же

нщины брали воду из проруби.

"Мне не взобраться на гору",- вяло подумала я, чувствуя,

что весь мой страшный путь был напрасен.

Я все же подошла к горе вплотную и вдруг увидела, что

257

вверх идут еле высеченные во льду ступеньки.

Женщина, немыслимо похожая на ту, что тащила гроб,в та

ких же платках, с таким же коричневым пергаментным лицом,по

дошла ко мне. В правой руке она держала бидон с водой литра

на два, не больше, но и то клонилась направо.

- Поползем, подруга? - спросила она.

- Поползем!...

И мы на четвереньках, рядышком, тесно прижавшись друг к

другу, поддерживая друг друга плечами, поползли вверх, цепл

яясь руками за верхние вырубки во льду, с трудом подтягивая

ноги, со ступеньки на ступеньку, останавливаясь через каждые

два-три шага.

- Доктор ступеньки вырубил, - задыхаясь, сказала на четв

ертой остановке женщина. - Дай ему бог... все легче...за во

дичкой ходить...

Но я не подумала, что это она говорит о моем папе. Ей