От первых проталин до первой грозы

Понемногу начали сходиться гости. Пришли и Василий Андреевич с Аделаидой Александровной и даже Кока. Правда, он зашёл только на минутку поздравить маму и Михалыча с праздником. Кока торопился куда-то в другое место, где собиралась молодёжь и будут танцы.

— Ну, как охотничьи делишки? — спросил у него Михалыч.

— Дела идут! — весело ответил Кока. — Вчера с отцом ездили к Шаховскому в лес, трёх русачков гоняли. Я одного стукнул, а вот папаша второго прямо из рук упустил.

— Ну, положим, что не из рук… — вмешался в разговор Василий Андреевич. — Посудите сами: гончие где-то впереди меня в лесу подлавливают, в следах разбираются. Я в их сторону и смотрю, караулю косого. Вдруг слышу, Кока мне кричит: «Береги!» Обернулся, а русачина сзади меня. Сидит в кустах и к гончим прислушивается. Только я повернулся, вскинул ружьё — его и след простыл.

— Нужно не зевать, — весело возразил Кока, — во все стороны поглядывать, тогда не упустишь.

Я стоял тут же рядом с говорившими охотниками и с наслаждением слушал их разговор.

— Кока, поди ко мне! — позвала мама из кабинета. — Помоги мне, пожалуйста, ёлку зажечь.

— Можно и мне? — бросился я к маме.

— Нет, нет, посиди в столовой, — ответила мама. — Сейчас зажжём и тебя позовём глядеть.

Дверь в кабинет закрылась, но ненадолго. Вот её уже открывают вновь, и все идут глядеть на зажжённую ёлку.

Лампа в кабинете погашена, светится только ёлка. Десятки тоненьких восковых свечей горят в её густых зелёных ветвях. Они освещают пушистые концы ветвей, похожие на мохнатые лапы каких-то сказочных птиц.

В их неярком дрожащем свете таинственно и внушительно поблёскивают стеклянные шары, звёзды и гирлянды канители. Кажется, что ёлка вся убрана в настоящее золото, серебро, в сверкающие алмазы.

Я с восхищением взглядываю на это чудесное зрелище и спешу к ёлке. Вижу, под ней что-то белеется какой-то свёрток. Беру его в руки и читаю надпись на бумаге: «Юрочке от Михалыча и мамы». Что же там может быть? Сверток большой и тяжёлый.

Быстро разворачиваю бумагу. Внутри какой-то чёрный коробочек. Да это же фотоаппарат и к нему все принадлежности: ванночки для проявления снимков, пластинки в запечатанных коробочках, фотобумага в пакетиках. Какие-то картонные трубочки, наверное, проявитель и закрепитель. Даже фонарик с красным стеклом — всё есть.

— Теперь ты всех нас снимать будешь! — говорит Василий Андреевич. — Нас с Кокой снимешь, когда мы с охоты с зайцами приедем.

— Обязательно сниму! — обещаю я и бегу благодарить маму и Михалыча.

— Ну, понравился подарок? — весело спрашивает мама.

— Очень, очень понравился! — Михалыч хлопает меня по плечу и внушительно говорит: — Этот подарок тебя ко многому обязывает.

— К чему же?

— А к тому, чтобы ты запечатлел на карточках, так сказать, увековечил для потомства всё живое, что тебя окружает. Вот это, например. — И он указывает на птиц, дремлющих в вольере.

— Да разве и их можно сфотографировать? Ведь они не будут спокойно сидеть.

— А для этого существует моментальный снимок. — И Михалыч указывает на какую-то блестящую кнопочку в моём аппарате. — Подожди, братец, — добавляет он. — Вот дождёмся весны, отправимся с тобой в лес. Таких снимков там понаделаем!

— Ой, как здорово! — хлопаю я в ладоши и бегу в спальню, чтобы разложить все принадлежности и как следует ими полюбоваться.

Но долго любоваться моими сокровищами мне не пришлось. В комнату вошла мама и сказала:

— Юрочка, к тебе гость пришёл и тоже подарок. Принёс, да ещё какой подарок!

Я опрометью бросился в кабинет, где находилась ёлка.

Посреди комнаты стоял Пётр Иванович. Его окру-: жили все гости и что-то с интересом рассматривали.

— А, сынок! С праздником поздравляю! — приветствовал он меня. — Вот тебе подарочек принёс.

Окружавшие слегка раздвинулись, и я увидел в руках Петра Ивановича небольшую клетку, а в ней что-то серое, пушистое.

— Белка! — изумился я. — Откуда? У вас ведь не было.

— Не моя. Сам для тебя выпросил. У товарища выпросил, — говорил Пётр Иванович, передавая мне клетку со зверьком. — Она ручная, совсем ручная. По комнате бегает и сама в клетку заходит, И загонять не нужно.

Я не знал, как и благодарить за такой подарок. Хотел тут же выпустить белку из клетки, но Пётр Иванович сказал, что не нужно. Пусть денёк-другой оглядится в новом месте, попривыкнет, да и до ёлки её допускать нельзя, украшения может сбросить, побить, попортить.

— Вот нам отличный объект для фотографии, — сказал Михалыч. — С него мы и начнём наши съёмки живой природы.

Я взял клетку с белкой, понёс в спальню. И Петра Ивановича потащил с собой, чтобы показать свой фотографический аппарат и все принадлежности.

Пётр Иванович сказал, что это замечательная вещь и очень нам нужная.

— Мы теперь, сынок, всех наших пташек переснимаем. Весной выпустим каких на волю — они улетят, а карточки их на память останутся.

Мы с Петром Ивановичем уселись на диванчик.

На столе перед нами лежали все мои сокровища: и аппарат, и принадлежности для проявления, и клетка с белкой.

Я приоткрыл дверцу клетки, просунул туда руку, угостил зверька кедровыми орешками.