От первых проталин до первой грозы

— Мне кажется, — так же небрежно ответил Михалыч, — лучше первому дёргать мне. У меня, знаешь, рука ненадёжней, потвёрже. А то ты, пожалуй, ещё заволнуешься, всё дело испортишь.

— Почему заволнуюсь, почему испорчу? — вспыхнул я. — Я каждое воскресенье ловлю, а вы только первый раз.

— Ах, ты вечно о глупостях споришь! — немного раздражаясь, ответил Михалыч. — Ну хорошо, давай жребий бросим.

— Вот это дело!

Жребий бросили. Дёргать за верёвку досталось мне.

— Ну, только не торопись, не волнуйся! — поучал Михалыч. — Слушай, когда я скомандую.

«Почему я должен его команду слушать? — с возмущением думал я. — Первый раз ловит, а уже командир!» Но я не хотел ссориться и ничего не ответил.

Мы замолчали, стали пристально смотреть каждый в свой глазок.

Вот на точок прилетела синица, за ней вторая, третья.

— Дёргай! — шепнул Михалыч.

— Зачем? Мы же их не ловим, только пугать.

— Попробуем, как сеть действует.

«Э, нет, — подумал я, — меня не проведёшь: я дёрну, а потом его очередь».

С самым невинным видом я передал Михалычу конец верёвки:

— Дёрните, если хотите проверить.

— Нет, правда, не стоит их зря пугать, — с таким же невинным видом ответил он.

Мы отлично без слов поняли друг друга.

Прошло с полчаса. Синицы одна за другой так и летели на наш точок. Потом пожаловала целая стайка воробьев. Они тоже расселись на точке и начали торопливо клевать коноплю.

— Вот и воробышки прилетели позавтракать, — добродушно сказал Михалыч. Хоть и вороватая птица, а люблю их. Уж больно они весёлые, говорливые. Особенно весной, такой крик поднимут… А ведь теперь, брат, и до весны не так уж долго осталось, доживём как-нибудь.

Я утвердительно кивнул головой.

Меня начинало тревожить: «Почему же ни щеглы, ни снегири к нам не прилетают? Может, они и совсем в наш сад залетать не будут, может, он им чем-нибудь не по душе. Зря тогда мы с Серёжей и точок расчищали и крепость строили. Всё зря». Но главное меня беспокоило, что сейчас делается в саду Петра Ивановича. Наверное, он уже парочку щеглят накрыл, а может, и куда больше. Вот обидно-то будет. Он, конечно, не скажет, но подумать подумает: «Ну какие они птицеловы, куда им со мной тягаться».

От таких мыслей на душе становилось тревожно и горько. Даже не радовало чудесное зимнее утро.

А утро было действительно на редкость-как будто серебряное. Густой иней убрал, опушил все ветви деревьев. Даже каждая самая тоненькая веточка была украшена длинными блестящими иглами.

Синее небо, и на его фоне серебряные кроны деревьев. Что может быть величественнее и красивее этого? Но мне, признаться, в тот день было не до созерцания красоты.

Прошёл ещё час. Шапка на голове Михалыча, его брови и усы заиндевели, и он стал походить на сказочного деда-мороза.

Вероятно, для большего сходства он изредка негромко, внушительно покрякивал.

Но ожидаемое часто приходит тогда, когда уже отчаешься его ждать. Так случилось и в этот раз.

Михалыч уже несколько раз поглядывал на лёгкий дымок из кухонной трубы и наконец робко произнёс:

— А не пора ли нам пойти закусить?

— Подождём ещё хоть немножко! — взмолился я.

— Да чего же, собственно, ждать? Видишь, не летят сегодня.

— Может, прилетят.

— Очень сомнительно. Ну, подождём ещё с полчасика, — вздохнув, согласился Михалыч.

Однако ждать нам не пришлось. Почти тут же мы вдруг услышали звонкие, переливчатые голоса. И целая стайка довольно крупных птиц, величиной со скворца, расселась по верхушкам деревьев.

Я замер от восторга и тайной надежды. Таких красавцев я видывал только на картинках. Это были свиристели, наши зимние гости с далёкого севера из тайги.

Перышки у них были коричневато-розовые, крылья и хвост чёрные с белыми, жёлтыми и малиновыми полосками. Но особенно хорош был хохол на голове, как будто лихо зачёсанный к затылку.

Свиристелей явно прельстили ярко-красные ягоды рябины, развешанные пучками на соседних с точком деревьях и по кустикам на самом точке.

Проголодавшиеся птицы, не задумываясь, подлетели к ягодам на деревьях и давай их клевать.

Я натянул верёвку. Сейчас слетят на точок. Так и есть! Один уже слетел на кустик посреди точка. Вот и другой.

— Лови, лови! — зашептал мне Михалыч. Я судорожно затряс головой: «Рано. Сейчас и другие подсядут».

— Лови, улетят! — И Михалыч потянулся к верёвке.

Я хотел отстраниться, нечаянно дёрнул сам, да слабо. Сетка как бы нехотя взвилась и упала на точок, укрыв его только наполовину. Вся стая свиристелей взвилась и улетела.

— Что вы наделали?! — в отчаянии завопил чувствуя, что сейчас расплачусь.

— А ты что ж не ловишь? Заснул, что ли?

— Да они все бы к нам слетели. Эх, вы! Не буду с вами ловить. Ловите один! — И я, уже не в силах сдержаться, разревелся и побежал домой.

— О чём ты плачешь? — перепугалась мама.

— Михалыч… Михалыч всё дело испортил! Я бы свиристелей поймал, а он испортил.

— Не плачь из-за пустяков, — старалась успокоить мама, — ещё прилетят, ещё поймаешь.

— Нет, не прилетят! Редкие птицы. — Больше не прилетят.

Пришёл Михалыч. Вид у него был крайне смущённый.

— Ну, извини, брат! — подошёл он ко мне. — Ну, давай мириться. Правда, погорячился я малость.