От первых проталин до первой грозы

Ещё, пожалуй, тяжелей было то, что всегда такая добрая, такая ласковая мама и хороший, добрый Михалыч не могли понять, как нам с Серёжей трудно учиться у Елизаветы Александровны.

Слушая мои рассказы о школе, Михалыч только, бывало, посмеивался, приговаривая:

- Попался бычок на верёвочку. Правильно, так вас и надо драть, как Сидорову козу. Вы ведь лентяи, ничего не хотите делать, только балбесничаете.

А мама, слушая меня, грустно кивала головой и, вздыхая, говорила:

- Дети, дети! Ничего вы не понимаете. Говорите: кричит, ругается, иной раз даже сгоряча линейкой шлёпнет. А то, что она вам все свои знания, всю душу свою отдаёт, этого вы не цените? Подумайте сами: она ведь богатая. Они с мужем самые богатые купцы в нашем городе. Не из-за денег же она с вами возится. Это замечательный, прямо святой человек. Вам этого сейчас не понять. Вот вырастете, тогда поймёте, тогда оцените.

Что же я мог ответить на это? Оставалось только молчать.

Иногда Елизавета Александровна сама приглашала маму зайти на уроки. При маме она, конечно, никого не колотила и даже не ставила "столбом".

Самое большое впечатление на маму производило то, что мы все орали свои уроки один громче другого.

- Елизавета Александровна, милочка моя,- обычно говорила мама, просидев у нас десять - пятнадцать минут,- вы просто святая! Как вы только можете выдержать: целый день сидеть среди такого шума? У меня уже сейчас голова разболелась.

- Что же, приходится, и терплю,- с покорной улыбкой отвечала ей бабка Лизиха.- Терплю, потому что люблю вот их. Они этого не ценят, не понимают, только и говорят, что я злющая, что я придираюсь...

- Вырастут - поймут,- с искренним сочувствием отвечала ей мама.- Поймут и оценят.

И мама, расцеловавшись с нашей "кроткой" наставницей, успокоенная, уходила домой. А Лизиха, проводив гостью, входила в свою обычную роль.

Так мы учились каждый день с девяти утра до двух часов дня. Потом нас отпускали пообедать и отдохнуть до пяти. А ровно в пять мы снова приходили в школу готовить уроки. Дома готовить их Елизавета Александровна не разрешала.

Подготовка уроков продолжалась два-три часа, а

иной раз и дольше. Единственным нашим спасителем частенько оказывался муж Елизаветы Александровны - Иван Андреевич. В семь часов он закрывал свой магазин и приходил домой. Приходил, конечно, очень усталый, а тут его встречал такой шум и гам, от которого у непривычного человека сразу кругом шла голова.

- Елизавета Александровна, не пора -ли вам заканчивать ваши занятия? сурово спрашивал он.

- Сейчас, Иван Андреевич, сейчас. Мы уже кончаем,- отвечала Лизиха и поскорее отпускала нас по домам.

Но иногда, чаще всего в субботу или под праздник, Иван Андреевич прямо из магазина шёл не домой, а в церковь, и тогда подготовка наших уроков затягивалась очень надолго.

Итак, в бесконечной, безрадостной зубрёжке, в постоянном страхе получить ни за что нагоняй от Лизихи и в единственном желании поскорее отделаться от зубрёжки и хоть на часок прийти домой - так день за днём проходила вся неделя.

ЗА ДРОЗДАМИ

И вот наконец неделя кончается, наступает желанное воскресенье!

Собственно говоря, счастье заслуженного отдыха начиналось ещё в субботу, когда, отделавшись от уроков, мы приходили домой.

Как я полюбил эти тихие предпраздничные вечера. За окном лиловые осенние сумерки. Ветер слегка шумит в саду опавшей листвой, словно ведёт с кем-то спокойный, неторопливый разговор.

И, слушая его, с радостью вспоминаешь, что впереди ещё целый воскресный день, день отдыха Уже с вечера мы с Серёжей начинали обдумывать, как провести следующий день. Хотя особенно обдумывать было и нечего. Конечно, мы пойдём на охоту с монтекристо. Но всё-таки было приятно заранее поговорить об этом и наметить точный план, куда идти. Чаще всего местом наших воскресных охот бывал огромный, давно заброшенный сад на самом краю городка. Одним концом он выходил в открытое поле и отделялся от него неглубоким оврагом, сплошь заросшим орешником, черёмухой и прочими кустами. Другим концом он спускался по косогору к реке.

В старом саду, помимо совершенно одичавших яблонь и груш, росло много рябины. Была даже целая аллея из этих деревьев. Именно рябина и привлекала нас в этот чудесный, заброшенный всеми уголок. Осенью на неё слеталось несметное множество дроздов. Они целыми стаями с громкой трескотнёй носились над садом и перелетали с одной рябины на другую, общипывая ярко-красные ягоды.

Убить дрозда в нашем ребячьем представлении было пределом охотничьего счастья и торжества. Но это и действительно дело нелёгкое. Для того чтобы подстрелить из монтекристо птицу, к ней надо подойти довольно близко: шагов на десять - пятнадцать. А попробуй-ка подберись на такое расстояние к дрозду. Ведь это птица очень осторожная - чуть заметит, что к ней человек приближается, сейчас же затрещит, и поминай как звали.