Однажды, когда мне было, возможно, лет пятнадцать или шестнадцать, Галина сказала мне, что для того, чтобы победить, нужно быть готовой к провалу. Свыкнуться с мыслью, что ты можешь потерпеть неудачу. И я никогда до конца не понимала, что она подразумевала под этим, потому что кто же, черт возьми, хочет проигрывать? Теперь я поняла, что она хотела сказать, и для этого мне понадобился всего десяток лет.
Я ступила на лед и отъехала меньше чем на метр, чтобы дать Ивану возможность сделать то же самое. Он последовал за мной и остановился в тридцати сантиметрах от меня, когда диктор объявил наши имена.
Именно в этот момент я посмотрела через плечо на мужчину в коричнево-золотистом костюме, придуманном моей сестрой, и увидела, что он уже смотрит на меня с усмешкой, которую никто, кроме меня, не видел.
Он выглядел счастливым.
И впервые в жизни я почувствовала себя счастливой, я стояла на льду и не нервничала, не была подавленной. Я просто была счастлива. Готова.
Поэтому я усмехнулась ему в ответ.
Казалось, мы с ним выдохнули одновременно.
И вот так просто Иван протянул руку в мою сторону. Он смотрел мне в лицо, когда я подала ему свою руку, прикрыв своей ладонью его ладонь и согнув пальцы.
Он беззвучно, одними губами произнес
– Ты отстой, – прошептал он, дыша мне в щеку.
Я едва сумела сдержать улыбку, говоря:
– Ты еще больший отстой.
За секунду, за гребаную долю секунды до того, как заиграла музыка, он прошептал:
– Давай сделаем это.
И мы сделали.
Эпилог
–
–
Мы с Иваном одновременно фыркнули.
Не было нужды смотреть на него, чтобы понять, что он закатил глаза.
Потому что я тоже закатила глаза.
– Это явно на сантиметров пятнадцать ниже, чем обычно делали мы, – пробормотал Иван за моей спиной.
Я опять фыркнула, не отрывая глаз от телевизора.
– Я думаю, что, скорее, сантиметров на тридцать, – заметила мама, сидя на другом конце дивана, она так любила заезжать к нам, что постоянно принимала противоаллергические лекарства.
– Марку пора уходить с должности комментатора. Три последних сезона я думал, что ему явно нужны очки, – заявил Джоджо, который лежал на полу, одной рукой подперев голову, а другой держа бутылочку у рта Елены.
– Джонатан, это неделикатно, – сказал ему Джеймс. Не глядя на него, я знала, что он покачивает головой.
Глаза всех нас были прикованы к экрану телевизора, на котором по льду без усилий скользила канадская пара, их движения были идеально выверены, грациозны и прекрасны. Я не испытывала к ним неприязни. Они
Но не так прекрасны, как обычно бывали мы.
–
– Он сейчас надрывается, не слыша собственного голоса, – проворчала я, качая головой.
Мужчина рядом со мной издал звук, заставивший меня посмотреть на него уголком глаза. Глядя на меня, он склонил голову набок, по его губам промелькнула ухмылка, которую я знала, как свои пять пальцев, она осталась такой же непристойной и удивительной, как и много лет назад.
– Твои вращения были чище и быстрее, чем у нее.
Я кивнула, продолжая смотреть на него, не обращая внимания на висящий на стене огромный телевизор, транслирующий Олимпийские игры 2026 года.
– Ты тоже выглядел более непринужденно. И ты явно сильнее, чем он.
Он фыркнул и, наклонившись ниже, прошептал мне на ухо:
– Явно. Все же твоя задница смотрится лучше, чем ее.
Я хмыкнула, а он улыбнулся. Мы сидели бок о бок, вплотную друг к другу, совершенно слившись от бедер до голеней. Его рука была прижата к моей. Иван вытащил ее, поднял, бросив мне на плечо и еще сильнее, чем прежде, прижимая меня к себе. Подняв ноги, я закинула их ему на колени, чем заслужила поцелуй в щеку, а потом мы оба развернулись к экрану как раз в тот момент, когда спортивный комментатор прошептал:
–
Комната огласилась стонами, я не могла бы сосчитать их.
Я не сказала бы, что удивилась, но…
– Держу пари, что вы бы победили, если бы участвовали в соревнованиях, – проворчал Джоджо.