От Лукова с любовью

Я не подняла на него глаз и не собиралась этого делать. Я знала, куда он смотрит. Он смотрел не на мое истекающее потом тело и определенно не на свободные спортивные трусы моего брата, задравшиеся у меня на бедрах. То, что на мне был надет только спортивный бюстгальтер, тоже не имело никакого отношения к тому, на чем было сосредоточено его внимание.

Он смотрел на ортопедический ботинок, надетый на мою левую ногу. Левую ногу, лежавшую на подушке рядом с правой, согнутой в колене и твердо стоявшей на полу. На черный ботинок, каждую минуту в течение дня напоминавший мне о том, что я облажалась, и облажалась круто.

Я сделала еще четыре наклона, глядя прямо в потолок.

Я с таким трудом сглотнула, что у меня заболело горло.

За последние две недели я делала то же самое так много раз, что удивлялась, что еще могла говорить. Не то чтобы я много разговаривала, с тех пор как меня отпустили из больницы скорой помощи. Я мало чем занималась, кроме того, что тренировалась в своей комнате, просматривала видеозаписи наших с Иваном прошедших тренировок и спала.

Иван легонько прикоснулся носком кроссовки к моему ребру, а я не отреагировала.

– Джесмин.

– Иван, – отозвалась я, стараясь говорить тем же непреклонным тоном, что и он.

Он снова легонько пнул меня. И снова я не ответила.

Он вздохнул:

– Ты остановишься, чтобы мы смогли поговорить, или как?

– Скорее нет, – ответила я, стараясь из всех сил не смотреть на него.

Меня отнюдь не удивило, когда он быстро присел прямо сбоку от меня, так близко, что у меня не было никакой возможности не обращать на него внимания. К несчастью. Потому что, когда я собиралась сделать очередной наклон, он, положив ладонь мне на лоб, осторожно оттолкнул мою голову назад, так что я осталась лежать на спине.

Оглядываясь вокруг и стараясь не встречаться с ним взглядом, я сфокусировалась на потолке.

– Фрикаделька, хватит, – сказал он, не убирая ладони с моего лица.

Выждав секунду, я попыталась сделать очередной наклон, но он, должно быть, ожидал этого, потому что я не смогла оторваться от пола даже на пару сантиметров.

– Хватит, – повторил он. – Прекрати. Поговори со мной.

Поговорить с ним?

Это заставило меня посмотреть в его сторону и вглядеться в лицо, которого я не видела больше двух недель. Лицо, которое я привыкла видеть по шесть раз в неделю, но каким-то образом чаще видела семь раз в неделю, поскольку мы вместе проводили свободное время. Лицу, которое, когда я видела его в последний раз, было рядом со мной, пока я сидела в больнице на кушетке, слушая, как врач говорит мне, что в лучшем случае я смогу снова встать на ноги через шесть недель. Но никаких гарантий. У вас растяжение передней таранно-малоберцовой связки второй степени и проблемы с пяточно-малоберцовой связкой, – предупредил меня врач перед тем, как огорошить, сообщив, сколько времени мне потребуется для восстановления.

Никогда прежде восемь недель не казались мне такими долгими.

Тем более когда ты не можешь простить себя за то, что оказалась беспечной идиоткой.

Мне понадобилось собрать все свои силы, чтобы спросить его, стараясь говорить спокойно:

– О чем ты хочешь поговорить?

Он пристально посмотрел на меня своими, как всегда, яркими голубыми глазами, и, увидев, как его грудь поднимается при вздохе, я поняла, что он старается сохранять спокойствие. Он был раздосадован.

Впрочем, черт с ним, я была раздосадована не меньше, чем он.

– Я пытался дозвониться до тебя, – сказал он, как будто я не знала, что за последние полторы недели он звонил мне по крайней мере по шесть раз ежедневно. Только в этот день он звонил дважды. И, как и всякий раз, когда звонил мой телефон, я не брала трубку. Я не отвечала. Никому. Ни своим братьям и сестрам, ни отцу, ушедшему за несколько минут до моего падения, ни тренеру Ли, ни Галине. Никому.

Отвечая, я продолжала внимательно смотреть на него.

– У меня не было настроения разговаривать. Ничего не изменилось. С меня не снимут ботинок раньше, чем через два дня.

И потом, после того как врач разрешил бы мне снять ботинок, мне пришлось бы заменить его на голеностопный ортез «Эйркаст»[38] с системой пневмофиксации. Физиотерапевт, к которому последние девять дней я сама ездила на машине, оптимистично заявлял по поводу моего выздоровления, что все «нормально».

Но нормально никогда не было для меня достаточно хорошо.

Тем более что я оказалась в этой ужасной ситуации по собственной вине.

Но Иван уставился на меня, опять вздохнул, и я поняла, что он чертовски близок к тому, чтобы сорваться. Дело в том, что мне было все равно. Что он собирался сделать? Наорать на меня?

– Я знаю, что ничего не изменилось, тупица.

Тупица…

– Собирай свое барахло. Ты поедешь со мной.

Теперь я, в свою очередь, тупо уставилась на него:

– Что?

Прямо мне в лоб ткнулся длинный указательный палец.

– Собирай свое барахло. Ты поедешь со мной, – повторил он, неторопливо выговаривая каждое слово. – Ты повредила лодыжку, а не уши.