От Лукова с любовью

– Все, что угодно. Я клянусь. Я знаю, что мы пропустим большую часть cерии «Дискавери» и WHK, но, может быть, мы еще успеем на чемпионат Северной Америки.

Меня прервали его руки. Руки, которые были мне так хорошо знакомы, руки, которые я узнала бы из тысячи, едва прикоснувшись к ним. Руки, которые поддерживали меня, удерживали меня столько раз, что я не смогла бы сосчитать.

Но прежде они никогда не касались моего лица. По крайней мере, так, как сейчас. Потому что он поднес свои ладони к моим щекам и обхватил их.

И заставил меня замолчать.

Своими губами.

Его губы прижались к моим. Прильнули к ним. Охватили их. Крепко.

А потом он поцеловал меня в верхнюю губу, зажав ее между своими губами, пока я все еще пыталась сообразить, что, черт возьми, происходит.

Иван целовал меня.

Целовал меня.

Внезапно его губы переместились к моим глазам, и он дотронулся ими до моих ресниц на одном, потом на другом глазу, так быстро, суетливо, так легко, что я едва ощутила его прикосновение. Он поочередно коснулся моих бровей. А я просто сидела, не шевелясь.

Я сидела, не отстраняясь от него, и не отталкивая его, и не запрещая ему это делать.

Его губы переместились на мои щеки, они были теплыми и самыми удивительными на всем свете.

– Ты попыталась встать, – проговорил он так тихо, что я едва разобрала его слова. – Ты попыталась встать и продолжить кататься, и, клянусь, я тогда чуть не расплакался.

Он нежно поцеловал одну мою щеку, потом – другую, его губы легонько тронули мою переносицу, когда он пошевелился.

– Только ты могла к чертовой матери растянуть голеностоп и попытаться встать и продолжить тренировку, – сбивчиво проговорил он. – Ты все время повторяла Прости, Иван. Прости, Иван. Мне очень жаль, а я велел тебе замолчать, потому что, если бы ты произнесла это еще раз, я бы сам… – Я ощутила на лице его неровное, порывистое дыхание, а он прикрыл мне уши ладонями.

Его губы приблизились к моим, коснулись их, так легко и нежно, что у меня что-то сжалось внутри.

Друзья могут целомудренно целоваться. Он не целовал меня взасос и не лапал меня. Он просто радовался тому, что со мной все в порядке. Он просто целовал меня, потому что… а почему бы и нет?

Он беспокоился обо мне.

Люди целуются, имея на то гораздо меньше оснований, даже совсем не зная друг друга.

Я позволила Ивану целовать меня туда, куда ему хотелось, говоря себе, что все нормально, что он боялся за меня, потому что он боялся. Он боялся. И поскольку эта мысль не покидала меня, все, что я могла в тот момент, это сосредоточиться на его словах. На его страдании. На всей той боли, которую я ему причинила.

– Мне жаль. Мне очень жаль, – повторяла я, потому что так оно и было. Мне было до боли грустно оттого, что мы оказались в такой ситуации. Мне было обидно, что я подвела его. – До меня ты очень редко отказывался от соревнований, а теперь ты вынужден сделать это из-за меня. Прости меня, Иван. Я не думала, что упаду.

Иван, не отпуская меня, покачал головой:

– Не надо так говорить.

– Но мне жаль, – прошептала я. – Это моя вина.

– Это был несчастный случай, – резко оборвал меня Иван. – Тебе не за что просить прощения.

– Но я загубила…

– Ты ничего не загубила. Заткнись ты, наконец, – резко произнес он.

– Мы не сможем тренироваться еще шесть недель, если все пойдет хорошо, – напомнила я ему, как будто он этого не знал.

– Это всего на два месяца, Джесмин, не на весь сезон. Не навсегда, – добавил он, как будто я этого не знала.

– Но мы так упорно работали…

– Фрикаделька, это не имеет значения.

Я вздохнула, вспомнив о том, сколько мы упускаем времени из одного-единственного года, который должны были быть вместе. Восемь недель впустую, тогда как я должна была быть рядом с мужчиной, который значил для меня все. Пока он не уйдет к кому-то другому, а я останусь одна, и стану властелином своей судьбы[40], или как это там, черт побери, называется.

Я опустила голову.

– Не начинай. Всего два месяца, и все будет прекрасно. Для нас это легко. Очень легко. – Он прижал свои розовые губы, похожие на теплую сладкую вату, к моим, как будто бы делал это уже тысячу раз и сделал бы еще тысячу раз. – Если кто-то и может восстановиться за шесть недель, то это ты.

Да, я. Конечно, я. Но тогда я не смогла произнести ни слова, пристально глядя в его глаза, когда наши лица разделяла всего пара сантиметров. Я смогла только кивнуть. И, выждав секунду, ну, пусть пять, я сказала:

– Мы победим.

Его глаза заблестели еще ярче, когда он решительно заявил:

– Ты права, черт бы тебя побрал, мы победим. – Он так быстро и так крепко прижал свои губы к моим, что у меня не было никакой возможности воспротивиться до тех пор, пока он слегка не отстранился и не сказал: – Если я должен это сделать, я верну тебя на лед, Джесмин. Клянусь жизнью.

То, как он произнес эти слова, заставило меня внутренне содрогнуться. Возможно, это была убежденность. Возможно, злость. Страсть. На самом деле он не оставлял мне никакой возможности не сделать то, о чем он говорил.