От и До. Свидетельства бывших атеистов

А вот когда смирение выше подвига: чем выше смирение, тем выше подвиг. И они примерно должны идти одинаково. Хотя смирение должно быть все время чуть-чуть выше. Если у нас гордыня от подвига рождается больше, чем у нас есть смирения, чем мы можем себе это вместить, то мы начинаем падать в разные грехи. Господь попускает дьяволу, и дьявол нас искушает по нашей гордыне.

Силуан Афонский в своей брани двадцатилетней об этом описывает, что он искал подвига, искал непрестанной молитвы, а надо было искать смирения и послушания. Все элементарно и просто. Но чтобы эту простоту понять, чтобы Евангелие понять, оно заключается в том, что пустынька, Царствие Божие не там, в лесу в Чернобыле, а она в сердце у каждого. И если туда человек не дойдет, то грош цена всем этим подвигам, всем этим делам. И вот, он рассказывал, как он стоял в келлии, молился.

И говорит: «стоишь, молишься, четыре километра расстояние — лес, горы, нет ни одной живой души». — А они забираются в такие горы специально, чтобы их и охотники не могли найти. Келлии себе там строят. Они где-то на полгода брали себе запасы. Сухарики там, масло, чтобы кушать. Они там сами возделывали, готовили в келейках, топили.

Труд и молитва. Рукоделие там у них свое было. И вот он говорит: «становишься на молитву, молишься, — вот некоторые эпизоды такие, — слышишь, как возле келлии начинает кто-то ходить: хрум-хрум по снегу, хрум-хрум-хрум. — И он говорит, — сразу там страх, адреналин выделяется. Потому что понимаешь, что людей там нет и не может быть. Тем более среди ночи. — И говорит, — подходит к келлии, к двери, прям слышишь. А сам стоишь молишься, пытаешься ум в молитве удержать, чтобы не отвлечься. — И говорит, — в дверь только: бух-бух-бух. Как только в дверь постучит, так сразу же выпрямляешься. Аж мурашки по коже идут, волосы дыбом встают. — Говорит, — я никогда не знал, как это — волосы дыбом встают. Действительно, прямо ровные, от страха. И начинаешь усердно молиться, потому что только надежда на Бога. И начинает за ручку дергать».

Рассказывал, говорит: «помолился так, вроде, собрался. Самое главное, это не отвлечься вниманием». То есть, мы должны быть со всем вниманием в молитве. Я не помню, какой-то из подвижников… его бесы подкидывали под потолок, а он настолько был в молитве сердечной, что он даже этого не замечал. То есть, ему было комфортно. Даже если его бесы под потолок подкидывали. Такие искушения были. Мы не должны на них внимания обращать. Их дело нас искушать, а наше дело — спасать души. Он делает свое дело, а мы делаем свое дело. Вот.

Он говорит: «я вроде так сосредоточился, все, перекрестился, на ночь помолился, и ложусь спать. Такие небольшие деревянные кроватки в этих кельях, однокомнатные кельи, с печкой. Одеяло, — говорит, — на себя натягиваю, и сзади чувствую шерсть. Такую шерсть прям жесткую. — И говорит, — я натягиваю одеяло, и он натягивает одеяло. Я говорю: у-ух! от холода, и этот, — говорит, — мохнатый, тоже: у-ух!»

И он говорит: «я как подскочил, он шерстью мне по спине прошелся. — И он говорит, — я встал, еле-еле, чтобы не посмотреть, молиться, потом задом опять лег, и все прошло». Вот такой момент, тоже очень интересный. Страхование такое бесовское.

«Один раз, — говорит, — вышел ночью в туалет. Иду, — говорит, — открыл келью, иду, и уже подхожу к туалету, а возле туалета были кусты рядом. Из этих кустов такой бас мужской (делает громкий горловой звук). Я, — говорит, — в туалет «залетел», а он за мной побежал. Бежит-бежит-бежит, и ручку двери берет, хотел открыть дверь. Я, — говорит, — сижу, и уже начинаю крестить: «да воскреснет Бог и расточатся врази Его… Господи, помилуй… И вижу, над туалетом, над дверью, окошко. И два рога, — говорит, — вижу. И думаю: «вот-вот, сейчас дверь откроет. — И он говорит, — не открыл, Слава Богу!»

А когда он вышел из туалета, то и следов на снегу нет. И вот это такое страхование, как он говорил, это иллюзия. Голосовой эффект показывает, и вот так вот монахов искушают, чтобы они сбежали. Чтобы перестали молиться и испугались…

Батюшка был весьма скромным. Он никогда не говорил, что он старец или что. Он говорил, что я всегда советуюсь, звонил туда, на Кавказ. Это тоже пример был, человек жил в послушании, это очень важно. Послушание и преемственность очень важны.

И он вернулся сюда, и тут, в лесу, он тоже строил эти келлии по благословению старцев. Потому что на Кавказе, он сказал, — очень тяжело. Там спины все срывают этими рюкзаками. Очень жизнь такая тяжелая, не выдерживают. Там такие только старожилы-монахи остаются, а молодежь все равно не выдерживает никто. И он говорит, что у нас тут легче в лесу. Тоже тяжело, но чуть-чуть легче. И он говорит, что у нас тут свой Афон будет. Ну и у нас все заключалось в труде и в молитве.