От Баха до Шостаковича

Бах жил в эпоху барокко. Но музыка его не обусловлена особенностями данной эпохи. Более того, Бах как композитор развивался в сторону, обратную той, в какую развивалось искусство его времени. Эпоха Баха характерна стремительным движением искусства в сторону обмирщения, гуманизации: на первое место все более выдвигается человек с его страстями и пороками, все меньше места в искусстве остается Богу. Уже сыновья Баха будут жить в «галантном веке» с его легковесностью и легкомыслием. У Баха же все наоборот: с годами в его музыке становится все меньше человеческого, все больше Божественного. В музыке позднего Баха больше от готики, чем от барокко: подобно старым готическим соборам Германии, она вся устремлена в небо, к Богу. Последние сочинения Баха – «Музыкальное приношение» и «Искусство фуги» – окончательно уводят нас от эпохи барокко обратно во времена Букстехуде и Пахельбеля.

И здесь мы подходим к ключевому моменту: искусство Баха не было «искусством» в современном понимании, оно не было искусством ради искусства. Кардинальное отличие между искусством древности и Средневековья, с одной стороны, и искусством нового времени – с другой, в его направленности: древнее и средневековое искусство было направлено к Богу, новое ориентируетсяна человека. Главный критерий истинности в древнем искусстве – верность традиции, укорененность в опыте прежних поколений. В Новое же время главным критерием подлинного искусства становится его оригинальность, новизна, непохожесть на что-либо из созданного прежде. Бах стоял на стыке этих двух культур, двух мировоззрений, двух противоположных взглядов на искусство. И он безусловно оставался частью той культуры, которая была укоренена в традиции, в культе, в богослужении, в религии и которая только после Баха отпочковалась от своих религиозных корней.

Церковь Святого Фомы, Лейпциг

Первая страница рукописи «Музыкального приношения»

Бах не стремился быть оригинальным, не старался во что бы то ни стало создать что-то новое. Всякий раз, садясь за новое сочинение, он прежде всего проигрывал для себя сочинения других композиторов, из которых черпал вдохновение. Он не боялся заимствовать у других темы, которые нередко ложились в основу его фуг, хоралов, мотетов, кантат и концертов. Бах ощущал себя не изолированным ге-нием, возвышающимся надсвоими современниками, но прежде всего неотъемлемой составной частью великой музыкальной традиции, к которой принадлежал. И секрет потрясающей оригинальности, неповторимости, новизны его музыки – именно в том, что он не отказывался от прошлого, но опирался на опыт своих предшественников, к которым относился с благоговением.

Бах отличался глубоким смирением и никогда не думал о себе высоко. Своим главным положительным качеством он считал трудолюбие. На вопрос о том, как он достиг такого совершенства в искусстве, Бах скромно отвечал: «Мне пришлось быть прилежным. Кто будет столь же прилежен, достигнет того же». Бах всегда считал себя учеником, а не учителем. В детстве и юности он при свете свечи, втайне от воспитателей, переписывал партитуры старых немецких мастеров; ходил пешком за много верст слушать игру знаменитого органиста Дитриха Букстехуде. Но и в зрелом возрасте он не переставал переписывать музыку Палестрины, Фрескобальди, Телемана, делал переложения музыки Вивальди и других итальянских композиторов, у которых в течение всей жизни смиренно учился композиторскому мастерству. Знаменитый концерт Баха для четырех фортепиано – не что иное, как переложение концерта Вивальди для четырех скрипок.

Бах был не просто глубоко верующим лютеранином, но и богословом, хорошо разбиравшимся в религиозных вопросах. Его библиотека включала полное собрание сочинений Лютера, а также такие произведения, как «Истинное христианство» Арндта – книгу, которую в России XVIII века читали святители Димитрий Ростовский и Тихон Задонский.

Личный религиозный опыт Баха нашел воплощение во всех его произведениях, которые, подобно иконам, отражают реальность человеческой жизни, но являют ее в просветленном и преображенном виде. «Для Баха искусство – это религия, – пишет Швейцер. – Он изображает не душевные переживания, как Бетховен в своих сонатах, не борьбу и стремление к цели, но ту реальность бытия, которую воспринимает дух, осознающий себя превыше жизни и потому переживающий самые противоречивые чувства – и безграничную скорбь, и безудержную радость – в одном и том же возвышенном состоянии… Кто хоть раз почувствует это удивительное успокоение, тот познает загадочный дух, который здесь прославляет свое миросозерцание на тайном языке звуков; он будет благодарен Баху как одному из величайших гениев, примиряющих человека с жизнью и дарующих ему покой».