Осужден пожизненно

Результат был почти мгновенным. Стакан выпал у него из рук, он пошатнулся в сторону женщины, стоявшей у двери, и, сделав полуоборот по ходу судна, рухнул на постель и засопел, как кит.

Постояв несколько минут, Сара Пэрфой погасила в каюте свет и затворила за собой дверь. Как и прошлой ночью, палуба была погружена в глубокий мрак. Горевший на баке фонарь раскачивался в такт движению корабля. Через открытый люк свет у дверей арестантской бросал на палубу слабый отблеск, а справа, в кают-компании, горел обычный ряд керосиновых ламп.

Она машинально поискала глазами Викерса, всегда сидевшего там в этот час, но помещение было пусто. «Оно и к лучшему», – подумала она. Закутавшись плотнее в свой темный плащ, Сара постучала в дверь каюты Фрера. Но в ту же секунду какая-то странная боль ударила ей в виски, и колени ее задрожали. Усилием воли она преодолела головокружение и выпрямилась. Нет, сейчас нельзя было поддаваться слабости!

Дверь открылась, и Морис Фрер увлек ее в каюту.

– Пришла-таки? – сказал он.

– Как видите. А что, если меня кто-нибудь видел?

– Чепуха! Кто мог тебя увидеть?

– Капитан Викерс. Доктор Пайн. Мало ли кто.

– Только не они. После ужина все ушли в каюту Пайна. Все складывается как нельзя лучше!

Ушли в каюту Пайна? Это сообщение было для нее неожиданным. Какие причины заставили их держаться вместе? Неужели они что-нибудь заподозрили?

– А что они там делают? – спросила она.

Но Морис Фрер был вовсе не расположен обсуждать возможные варианты.

– Откуда мне знать? Да черт с ними! Нам-то какое дело? Нам они не нужны – верно, моя милая?

Девушка словно к чему-то прислушивалась и не отвечала. Нервы ее были напряжены до крайности: ведь успех заговора зависел от ближайших пяти минут.

– Ну куда ты смотришь? Взгляни на меня… Какие у тебя глаза, а волосы какие!

В этот момент тишину разорвал мушкетный выстрел-Бунт начался.

Звук выстрела пробудил в офицере чувство долга. Он вскочил и, разомкнув обвивавшие его руки, хотел было кинуться к двери. Но для сообщницы арестантов наступил долгожданный момент. Она прильнула к Фреру, повисла на нем всей своей тяжестью. Ее длинные волосы касались его лица, горячее дыхание обжигало его щеки, платье сползло, обнажив круглое, гладкое плечо. Опьяненный и покоренный Морис Фрер уже готов был уступить, как вдруг краска сбежала с губ девушки, и они стали пепельно-серыми. Веки ее сомкнулись, и, выпустив его из своих объятий, она еле удержалась на ногах; прижав руки к груди, она громко застонала.

Мучившая ее два дня горячка, с которой она мужественно боролась, вдохновляемая важностью задуманного дела, сломила ее в этот решающий миг. Смертельно бледная, давясь от приступа тошноты, она прислонилась к переборке каюты.

Раздался второй выстрел, послышался лязг оружия, и Фрер, предоставив больную самой себе, ринулся на палубу.

Глава 10 ВОСЕМЬ СКЛЯНОК

В семь часов поднялась суматоха в арестантской. Весть об эпидемии тифа пробудила в сердцах заключенных тот извечный порыв к свободе, который, казалось, дремал в них в начале томительного путешествия. Теперь же, когда они очутились перед угрозой смерти, они лихорадочно стали искать пути и средства избежать ее, но эти пути были доступны только свободным людям.

– Как бы выбраться из этой дыры? – спрашивал каждый своего друга. – Нас тут заперли, как баранов, чтобы мы все передохли.

Мрачные, подавленные, арестанты вопрошающе поглядывали по сторонам, и время от времени какой-нибудь свирепый взор прорезал тьму, как молния прорезает толщу грозовой тучи. Трудно сказать, как эти люди почувствовали, что готовится заговор, который откроет двери их смрадной тюрьмы и принесет им свободу, как они почувствовали, что заговорщики находились среди них. Вся арестантская братия затаила свое зловонное дыхание, боясь одним неосторожным вздохом выдать сокровенную мечту. Эта мечта вызвала внезапное брожение умов, и людская масса – смесь преступности, невежества и невинности – пришла в движение. Родственные души находили друг друга, люди искали себе подобных, объединяясь так же легко и непроизвольно, как складываются сами по себе в геометрический узор частицы цветного стекла в Калейдоскопе.

Когда пробило семь склянок, вся арестантская разделилась на три партии: «отчаянных», «трусливых», и «осторожных». Партии возникли путем естественным и непроизвольным. Зачинщики бунта, возглавляемые Габбетом, Вороном и Лентяем, находились ближе всех к двери; «трусливые» – мальчуганы, старики, бедолаги, осужденные на основании одних только косвенных улик, или деревенские простаки, которым из-за кражи репы с огорода предстояло вскоре стать настоящими ворами, "находились в самом дальнем углу; они в страхе держались вместе. В центре арестантской были «осторожные», то есть все остальные, равно готовые бунтовать и капитулировать, наступать и отступать, помогать либо своим товарищам, либо тюремщикам, смотря по тому, в чью сторону повернется фортуна. «Отчаянных» было около тридцати человек, а посвященных в детали плана – человек десять.