Острова пряностей

Безымянная деревенька, раскинувшаяся на берегу, просыпалась, чтобы провести еще один день по раз и навсегда заведенному порядку в неизменном ритме экваториального года. О наступлении утра жителей извещал крик лори и длиннохвостых попугаев, которые порхали и пронзительно перекрикивались в рассветных сумерках, в зарослях высоких деревьев позади деревни. Около половины восьмого утра птицы начинали собираться в стаи по 20–30 особей. Они поднимались над деревней и, перекрикиваясь, отправлялись через пролив на соседний остров, где располагались их кормовые угодья. Уоллес называл этот остров Монавоко. Сама деревня представляли собой ряд почерневших от непогоды хижин, тянущихся вдоль пляжа, в основном крытых пальмовыми листьями; только несколько домов были покрыты ржавой гофрированной жестью. В центре возвышалась мечеть, неподалеку от небольшого утеса пристроилось более новое здание школы, также с крышей из гофрированного металла. Было воскресное утро, и у флагштока собрались несколько ребятишек в белых рубашках и красных брючках и юбочках. Их отцы, дядья и деды часом раньше отправились на рыбалку, пользуясь хорошей погодой, — пока не начал задувать бриз, море лежало неподвижно.

Рыбаки выходили в море поодиночке на небольших долбленых каноэ и, удалившись примерно на пятьсот метров от берега, останавливались каждый на своем излюбленном месте, где платформа, образованная коралловыми рифами, резко обрывалась и подводная скала отвесно уходила в черную глубину на триста с лишним метров. Это место особенно богато рыбой, и рыбаки дрейфовали в своих маленьких каноэ, подгоняемых ветром и течением. Затерянные среди бесконечной череды волн, они то вытаскивали, то вновь опускали в воду леску с пятью-шестью крючками. Если повезет, через три-четыре часа можно возвращаться домой с добычей — дюжиной рыбин по 15 сантиметров длиной.

Пройдя вдоль берега восемь километров, мы подошли к Каталоко, где останавливался паром, курсирующий между островами. Общий стиль этого невзрачного городишки хорошо демонстрировал расшатанный паромный причал. Толстые деревянные сваи кренились во все стороны, как редкие зубы во рту у старика, а широкие доски настила местами прогнили и разъехались. На каждом шагу мы рисковали свалиться с пятиметровой высоты в прибрежную грязь. У начала пирса стоял пустой сарай, который совмещал функции склада и конторы начальника порта. Когда я вошел внутрь, начальник сидел за пустым столом в боковой комнате и, похоже, очень обрадовался нашему появлению. Мне подумалось, что в Каталоко вряд ли когда-нибудь заходили суда издалека, и начальник был рад случаю поболтать. Когда я спросил, не нужно ли ему посмотреть документы на наше судно, он великодушно отмахнулся. Это было для меня немалым облегчением, поскольку «Альфред Уоллес» так и не получил формальной регистрации — это не удалось сделать даже в Варбале, и у меня на самом деле не было никаких документов.

Когда Уоллес прибыл на архипелаг Горонг в апреле 1860 года после почти трех лет скитаний по Моллукскому архипелагу, его исследования на Островах пряностей подходили к концу. Он собирался посетить остров Кай во второй раз в менее напряженном режиме, а по пути туда оказался в Горонге. Старейшина деревни выделил ему небольшую, очень низко сидящую в воде лодку. Несколько туземцев неохотно согласились выполнять обязанности матросов. Вскоре после того как был взят курс на архипелаг Кай, лодка оказалась во власти мощных течений, швырявших ее в то в одну, то в другую сторону. Уоллес испытал очень тяжелый приступ морской болезни и принял мудрое решение повернуть назад вместо того, чтобы причаливать к берегам Новой Гвинеи, где все рисковали погибнуть от рук кровожадных островитян.

Отказавшись от планов попасть на архипелаг Кай, Уоллес решил приобрести в Горонге какую-нибудь недорогую прау, оборудовать ее для своих исследовательских целей и нанять себе команду. Таким образом, по его мнению, он мог бы лучше организовывать свои перемещения.