Острова

– Там точно никого нет? – спросил он Унгара.

– Никого нет, они лежат в зале, я же говорил.

– Да, я помню.

Ломель сошел с последней ступени и опустил пистолет, показывая своим людям, что не боится железного монстра. Потом подошел к нему и ткнул носком ботинка по железной лапе, дескать, обычная машина, ничего особенного.

– Можно пройти в ту сторону, – махнул рукой Унгар, указывая на свободный коридор, но Ломель отрицательно покачал головой и протиснулся мимо шагонога, почувствовав запах пыльного железа, масла и еще чего-то из далеких земель, с которых прибыл этот солдат.

Телохранители и Унгар протиснулись следом и прошли за Ломелем один поворот, потом другой, после чего тот вдруг воскликнул:

– Усса-фа! Это еще что?!

– Это маленький шагоног, – подсказал Унгар. – Он спустился самым первым и наводил ужас на моих людей.

– Он тоже был опасен?

– Да, отсюда не видно, но у него есть пулемет, вот, кстати, следы от его пуль – стена совсем разбита.

– Усса-фа, – покачал головой Ломель, поднимая с замусоренного пола острые, как бритва, осколки пуль.

Наконец они достигли сумрачного зала, куда попадало совсем мало света, и Ломель сумел оценить сложившуюся обстановку.

На полу, в разных позах и в разных местах, лежали трое чужаков, и все они находились в беспомощном состоянии.

Четверо бойцов Унгара действительно были перемотаны белой лентой, но поскольку держали в руках автоматы, заявлений на их счет Ломель решил не делать.

– Ладно, мне все понятно, у чужаков приступ хунгаро.

– Приступ хунгаро? – переспросил Унгар, еще раз посмотрев на тела.

– Да. Эти неженки не знают, что бактериальный планктон нашей планеты опасен для новоприбывших.

– Какой планктон? – озадаченно уточнил Унгар.

– Бактериальный.

– А-а-а. Значит, камни здесь ни при чем?

– Размоченные?

– Размоченные, – подтвердил Унгар и, нагнувшись, поднял упаковку от солдатского пайка.

– Нет, камни здесь ни при чем, их повалил на землю наш воздух – наш крепкий воздух.

– И что теперь делать?

– Ну, целиком я их не возьму – у меня в машине мало места, отрежьте только головы, положите в мешок, и Пепе будет вами доволен.

– Слава Пепе! – закричал кто-то из бойцов, вскинув руку в торжественном приветствии.

– Да, Пепе – слава, – согласился Ломель, отмахнувшись от кричавшего, как от надоедливой мошки. – Давай, Унгар, у меня мало времени. Положи головы в мешок и отдай мне.

– Хорошо, Ломель из рода Гуннов, я все сделаю, – кивнул Унгар и, выхватив из-за пояса кривой нож, бросился к самому молодому чужаку, однако неожиданно перед ним возник Цудус – боец с перебинтованной ногой. Зрачок его автомата смотрел Унгару прямо в лоб, а лицо этого тихого прежде бойца выражало решимость.

– Если Ломелю нужны эти чужаки, пусть берет их живыми. Если хочет отрезать только головы, то его мозги размажутся по стене…

Унгар медленно повернулся в сторону Ломеля, ожидая его реакции, но тот молчал, поскольку еще трое перебинтованных раненых с автоматами находились тут же и, не мигая, смотрели на заезжего начальника.

– Вы понимаете, что нарушаете свои торжественные обещания? – издалека начал Ломель.

– Нет никаких обещаний, – возразил ему Цудус. – Унгар сказал, что мы не с вами, значит, больше никаких обещаний. А этот чужак не дал нам умереть, благодаря ему мы еще едим козлятину, а не кормим в озере пиявок. Так что, Ломель, бери их целыми – с головами и ногами, если не хочешь увидеть собственные ноги, прежде чем умрешь.

Ломель перевел дух. Светивший ему позор не состоялся, и теперь он мог спокойно выполнить требования этих… даже неизвестно кого, ведь они уже были на другой стороне.

Услышать такое от живых и не попытаться убить их – было бы трусостью, но оскорбление от перебинтованных позором не считалось. Мало ли что они в бреду мелют?

– Ладно, грузите их целиком, пусть Пепе решает, как с ними быть.

И тотчас другие солдаты Унгара стали поднимать бесчувственных чужаков с пола.

– Несите их за мной, – сказал Ломель. – Кажется, в машине найдется место для нескольких мерзавцев.

96

Дорога была никакой, то есть не было никакой дороги. Бертуччеры постоянно устраивали засады, и Люмелю всякий раз приходилось прокладывать новую тропу, а стало быть, вовсе обходиться без дорог.

Вездеходный пикап подпрыгивал на болотных кочках, перекатывался через поваленные деревня и булыжники. Скрипели сиденья, грохотала подвеска, а в коротком кузове, словно кегли, перекатывались связанные пленники.

«Пусть Пепе решает», – в который раз подумал Ломель, однако осадочек от беседы с ранеными бойцами остался. Они ведь его почти что мордой в грязь ткнули, а с другой стороны, они уже не здесь, чего тогда с них спрашивать?

Но осадочек остался. Остался осадочек.

Джеку в грузовике было плохо. Он еще не осознавал, что происходит, но удары о борт давали о себе знать, лицо было разбито, в горле першило, а на зубах скрипел песок. Что с ними произошло, их бот сбили? Они сорвались в пропасть, и теперь их несет по крутому склону?