Остров, зовущий к себе

 — Да ты не бойся его, — с улыбкой сказал Павел Михайлович, поглядывая на озадаченное лицо Валеры. — Я забыл тебя предупредить, что мой старший сын немножко заумный, но все-таки он ничего, и, думаю, вы сдружитесь...

 — И я думаю, — растерянно проговорил Валера. Решив, что, наверно, Кирилл очень высокого мнения о себе, подумал: надо немедленно кончать этот разговор втроем. — Павел Михайлович, — сказал он горячась, — что ж мы тут одни? Сейчас я позову папу, вот обрадуется!

 Валера бросился к отцу, который сидел спиной к ним.

 — Папа, — затормошил он отца, — ты знаешь, кого я встретил? Знаешь, кто с нами едет? Никогда не угадаешь!

 — Знаю, — тихо сказал отец, так тихо, что, кажется, даже Зойка, со скучающе обиженным видом стоявшая неподалеку, не расслышала.

 Сердце у Валеры на мгновение остановилось, но тут же снова застучало так часто и гулко, что даже Зойка могла услышать. Впрочем, сейчас он забыл о ее существовании и вообще обо всем на свете.

 — Я сказал ему, что позову тебя... — уже не так уверенно и тоже очень тихо произнес Валера, так тихо, что ни Василий Демьянович, ни Женя не оторвали глаз от исхлестанных дождем стекол корабля.

 Тогда отец встал, но Валера знал уже точно — встал не для того, чтоб подойти к Архипову. Он медленно встал, взял за руку Валеру — у отца прямо-таки железные пальцы! — и отвел в сторонку, к носу «Метеора». И там быстро и четко сказал:

 — Я не хотел тебе этого говорить, но придется. Я порвал с ним всякие отношения. Он... Он мне больше не друг.

 Валера вдруг почувствовал острую боль.

 — Почему, папа? Я только что с ним говорил, и он так держался, словно ничего не случилось.

 — Он это умеет, — сказал отец.

 — Что умеет?

 — Делать вид.

 Валере захотелось протестовать, решительно не соглашаться с отцом.

 — Он не делал! Он не делал вида!

 — Хорошо, пусть, по-твоему, не делал. Ты не знаешь всех тонкостей, всех оттенков и обстоятельств взрослой жизни и наших отношений с ним, — отец не назвал Архипова ни по имени и отчеству, ни даже по фамилии. — Он оказался не таким, как я думал. Я не люблю громких слов, абстрактных понятий, за которыми уже ничего не стоит, но есть такое простое и понятное слово — «совесть». Так вот о ней нельзя забывать, когда дело касается человека, которого ты считал своим другом и который к тебе прекрасно и по-дружески относился... Короче говоря, он предал меня в трудное время, в момент, когда узнается настоящая ценность человека.

 — Павел Михайлович? — Валера поднял глаза на твердое и непримиримое отцовское лицо.

 — Да.

 Валера громко глотнул.

 — И чтоб ни слова об этом. Никому.

 Валера медленно вздохнул.

 — Мы с ними незнакомы. Ни я, ни ты. Понял?

 Валера молчал. На него смотрели острые, холодные, как нож, глаза.

 — Повторять не надо?

 — Не надо, — ответил Валера.

 Отец быстро пошел на свое место.

 ***

 ...Стук, стук, стук топоров расколол тишину — и чайки закричали над затуманенной Онегой, и собаки залаяли во дворах. А в одной из старых изб погоста просыпается Мастер. Он быстро натягивает стоптанные яловые сапоги, накидывает кафтан и спешит по пустынной улице на этот стук. Гулкий и согласный, он торжественно висит над островом — артель уже работает, — и у Мастера перехватывает дыхание. Всю жизнь идет за ним этот стук, стоит в ушах, отмеряет, как бой часов, его минуты и дни, несет радость и муку...