– Думаю, эти отморозки уже какое-то время наблюдали за таверной. Они знали, что Юсуф с Йоргосом были геями, и решили преподать им урок. Возможно, бандиты считали, что таверна закрыта. Они собирались похулиганить, разбить окна, сломать кое-какую мебель, написать на стенах мерзкие надписи и на том разойтись. Они считали, что в условиях царящего на острове хаоса никто не будет расследовать столь незначительный инцидент и хулиганская выходка сойдет им с рук. Однако все пошло не по плану. Они не ожидали, что владельцы таверны окажутся на месте. И тем более не ожидали встретить сопротивление. – (Костас почувствовал, как рука Дефне, поглаживающая его шею, внезапно замерла.) – Впрочем, Юсуф с Йоргосом ни за что не ввязались бы в драку. Они были тихими людьми. Думаю, они встали стеной исключительно из-за меня. Опасались, что бандиты, прорвавшись внутрь, обнаружат нас с доктором. Как бы мы объяснили то, что собирались здесь сделать? И что после этого они сделали бы с нами? Именно поэтому Юсуф попытался заблокировать вход, а Йоргос побежал за пистолетом. Короче, ситуация вышла из-под контроля.
– Когда вы рискнули выйти на улицу, их там не было?
– Нет. Там никого не было. Мы все обшарили. Доктор непрестанно твердил, что нам нужно уносить ноги, что опасно находиться на улице в столь поздний час. Но мне было наплевать. Я просто сидела там, будто оцепенев. Помню, как у меня стучали зубы, хотя я ничуть не замерзла, ничего подобного. У меня появилась безумная идея, что фиговое дерево, вероятно, все видело. Я страстно желала найти способ сделать так, чтобы дерево могло со мной поговорить. Это единственное, о чем я могла думать. Мне казалось, я схожу с ума. Я вернулась туда на следующий день и еще через день… В тот месяц я каждый день ходила в таверну. Ждала возвращения Йоргоса и Юсуфа.
Я всегда приносила еду Чико. То печенье, которое он так любил. Помнишь? С птицей явно творилось неладное. Я собиралась забрать попугая к себе домой, но, не поговорив с родителями о своей ситуации, не могла предсказать их реакцию. И однажды я пришла утром в таверну и не нашла там Чико. Мы ведь никогда не задумываемся над тем, какое воздействие наши войны и конфликты оказывают на животных. А они страдают точно так же, как мы.
Костас заметил, что глаза Дефне стали колючими, подбородок окаменел, щеки запали. Судя по тонкой линии сжатых губ, мысленно Дефне была сейчас где-то далеко, в той темной, тесной пещере, которая держала ее в плену, лишая его, Костаса, надежды.
Проглотив ком в горле, Костас спросил:
– А те бандиты… они были греками или турками?
В ответ Дефне слово в слово повторила то, что уже говорила в день их встречи после долгой разлуки:
– Костас, они были островитянами. Такими же островитянами, как мы с тобой.
– Значит, ты больше никогда не видела Юсуфа и Йоргоса?
– Нет. Больше никогда. Я решила оставить ребенка, чего бы это ни стоило. Моя сестра уже была в курсе. Я призналась ей, что беременна. Мерьем заявила, что мы никак не можем сказать родителям всей правды. Твое имя не должно было фигурировать. И в результате мы разработали план. Мерьем как можно более деликатно сообщила родителям новости. Отец был оскорблен до глубины души. Он считал, я запятнала доброе имя нашей семьи. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так сильно переживал свой позор – он будто стал для отца второй кожей. Этот человек, который был парализован ниже пояса… Он потерял работу, потерял друзей. Пострадал физически, морально, материально. И все же честь для него была дороже всего. И когда он обнаружил, что я оказалась не той хорошей дочерью, какой он меня считал, это его доконало. С тех пор он ни разу не посмотрел мне в лицо, ни разу со мной не заговорил. А моя мать… Даже не знаю, чья реакция оказалась хуже – ее или отца. Она была вне себя от ярости – всю дорогу орала. Впрочем, я думаю, папино молчание задевало меня куда сильнее.
Есть еще кое-что, чего ты никогда не простишь. Мы с Мерьем решили сказать родителям, что ребенок от Юсуфа и он собирался на мне жениться, однако загадочным образом исчез. Моя мать отправилась на его поиски в таверну. Там, естественно, никого не было. Мать даже позвонила родным Юсуфа, спрашивала, где он, обвиняла их в тех вещах, о которых они понятия не имели. Все это время я держала язык за зубами и презирала себя за то, что замарала имя хорошего человека, не зная при этом, жив он или уже нет.
– О, Дефне…
Она вяло махнула рукой, не позволив ему продолжать. Тихо встала и, вернувшись в комнату, начала одеваться.
– Ты что, уходишь? – спросил Костас.
– Пойду прогуляюсь, – не глядя на него, ответила Дефне. – Почему бы тебе не присоединиться ко мне? Хочу отвести тебя на военное кладбище.
– Зачем? Кто там покоится?
– Солдаты, – тихо сказала Дефне. – И младенцы.
Фиговое дерево