Остров пропавших деревьев

В тот день тысячи чешуекрылых заполнили небо над Кипром, и одной из них приглянулась моя ветка. Именно тогда я узнала тот самый факт, который навсегда омрачил мою жизнь. Я начала собирать воедино недостающие детали этой истории, четко представляя себе, что это был за младенец и почему его назвали в честь Юсуфа и Йоргоса. Потому что, в отличие от исторической литературы, в реальной жизни истории доходят до нас не целиком, а в виде кусков и обрывков, вычлененных сегментов и частичных отзвуков: полное предложение здесь, фрагмент там, ключ спрятан где-то посередине. И, в отличие всякого рода литературы, в реальной жизни мы сплетаем наши истории из нитей не толще тонюсеньких жилок крыльев бабочки.

Загадки

Кипр, начало 2000-х годов

На следующее утро Костас проснулся от звонка телефона. Дефне беспокойно заворочалась, ее ноздри раздулись, словно во сне она унюхала какой-то запах. Осторожно перегнувшись через лежащее рядом расслабленное тело, Костас снял трубку:

– Алло?

– Здравствуйте! Это доктор Норман. – (Костас, еще окончательно не проснувшись, мгновенно выпрямился. Встал с кровати и направился в сторону балкона, волоча за собой, насколько позволяла длина, шнур телефона. Сел на пол, щекой прижав телефонную трубку к плечу.) – К сожалению, я пропустил ваш вчерашний звонок. Мы были в нашем загородном доме… Только сегодня я прослушал оставленное вами сообщение.

– Благодарю вас, доктор. Когда мы говорили с вами в Лондоне, я был не в курсе определенных вещей, а потому не мог задать нужные вопросы. Но сейчас… – Костас замолчал, заметив, что Дефне перекатилась на бок; солнечные лучи, просочившись сквозь шторы, ласкали ее обнаженную спину. Судорожно вздохнув, он продолжил: – Когда мы встретились, вы говорили, что пытались помочь Дефне, но не стали развивать тему. Насколько я понял, вы имели в виду аборт. Я прав?

После затянувшейся паузы доктор Норман произнес:

– Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. Видите ли, существует врачебная тайна. Я точно не знаю, что именно рассказала вам Дефне, но не вправе разглашать конфиденциальную информацию о своих пациентах. Независимо от срока давности.

– Но, доктор…

– Мне действительно очень жаль, но ничем не могу помочь. Позвольте старому человеку высказать свое мнение. Мой вам совет – больше не затрагивать столь щекотливую тему. Все это было так давно, что уже быльем поросло.

Повесив трубку после минуты-другой натянутого разговора, Костас замер и уставился сквозь балконные перила на серебряную линию горизонта.

– Кто звонил?

Застигнутый врасплох, Костас резко повернулся. Дефне соскочила с кровати, босая, полуприкрытая простыней. Увидев лицо возлюбленной, Костас понял, что она слышала весь разговор.

– Доктор Норман. Он ничего мне не сказал.

Дефне села на единственный стул на балконе, нимало не беспокоясь, что супружеская пара за стойкой регистрации может увидеть ее с патио:

– Сигаретки не найдется? – (Костас помотал головой.) – Я знаю, ты не куришь. Но я надеялась, что у тебя на дне чемодана случайно завалялась пачка. Иногда люди делают то, что противоречит их натуре.

– Дефне, пожалуйста… – Взяв ее за руку, Костас обвел большим пальцем линии на ладони, словно в поисках тепла, которое он нашел там накануне ночью. – Все. Больше никаких загадок. Я должен знать, что случилось после моего отъезда с Кипра. Что случилось с нашим ребенком?

Костас увидел весь спектр эмоций в ее глазах.

– Он умер. – Голос Дефне казался ровным, точно стена. – Мне очень жаль. Я думала, в этой семье он будет в безопасности.

– В какой семье?

– Английская пара. Надежные, порядочные люди. Они отчаянно хотели ребенка. И мне казалось, это самое правильное решение. Они обещали обеспечить ему первоклассный уход и, я знаю, сдержали свое обещание. Он был счастливым ребенком. Они разрешали мне навещать его. Всем говорили, будто я его няня. Впрочем, я и не возражала, раз уж не могла быть с ним.

По щекам Дефне ручьем потекли слезы, хотя лицо оставалось неподвижным, как будто она не осознавала, что плачет.

Он уткнулся лицом ей в колени, вдохнув ее запах. Дефне принялась рассеянно перебирать его волосы. Пространство между ними сжималось все сильнее; нежность, словно цветок, распустилась там, где сидела боль.

– Так ты расскажешь мне обо всем? – спросил он.

И на сей раз она так и сделала.

* * *

Лето 1974 года. Пыльные, разбитые, непроезжие дороги; нещадно палящее солнце – его жар, казалось, проникал в поры, чтобы там и остаться.