Остров пропавших деревьев

Это была бомба. Самодельная бомба, брошенная в сад с проезжавшего мимо мотоцикла. Она разрушила всю переднюю стену. В тот вечер взрыв в «Счастливой смоковнице» унес жизнь пяти человек. Троих американцев, впервые приехавших посмотреть остров, канадского солдата, который вот-вот должен был демобилизоваться из миротворческих сил ООН и вернуться домой, а также молодого греческого официанта, буквально на днях ставшего отцом.

* * *

Когда Костас поднялся, левая рука у него конвульсивно подергивалась. Он оглянулся, посмотрев расширившимися от ужаса глазами на разодранную в клочья занавеску на двери задней комнаты, откуда выскочила Дефне. Лицо ее было пепельным.

– Костас! – бросилась к нему девушка.

Он хотел что-то сказать, но не смог найти ни единого слова утешения. Он хотел поцеловать ее, но это казалось совершенно неприемлемым посреди кровавой бойни, хотя и единственно возможным. Костас молча обнял Дефне, их одежда была пропитана чужой кровью.

Были ли целью террористов американские туристы или британские солдаты? Или сама таверна и двое ее владельцев? Не лишено вероятности, что имел место произвольный акт насилия, которых в те дни становилось все больше. Этого никто никогда не узнает.

В помещении стоял едкий запах гари, обугленного кирпича и дымящихся обломков. Основной удар принял на себя вход в таверну: деревянная дверь слетела с петель, со стен сорвало плитку и фотографии в рамках, стулья превратились в щепки, везде валялись осколки фарфоровой посуды. Из-под опрокинутого углового стола вырывались слабые языки пламени. Дефне с Костасом, под хруст битого стекла под ногами, разошлись в разные стороны помочь раненым.

Позже, когда приехала полиция, и задолго до того, как прибыла «скорая», Йоргос с Юсуфом велели влюбленной паре уходить, что та и сделала, покинув «Счастливую смоковницу» через патио за таверной. На небе светила полная луна – единственное умиротворяющее зрелище за весь сегодняшний день. Луна, словно холодная жемчужина на темном бархате, сияла безмятежной красотой, равнодушная к человеческим страданиям где-то там внизу.

* * *

В ту ночь им обоим не хотелось возвращаться домой, и они пробыли вдвоем дольше обычного. Долго бродили по холму за таверной, а затем посидели возле старого колодца, спрятанного в густых зарослях ежевики и кустах вереска. Перегнувшись через поросший шелковистым мхом край колодца, они заглянули в каменную шахту, но ничего не увидели – уж больно темной казалась вода внизу. У Костаса с Дефне не было ни монетки, чтобы бросить в колодец, ни желания, которое хотелось бы загадать.

– Позволь мне проводить тебя домой, – попросил Костас. – Хотя бы до половины дороги.

– Мне не хочется никуда идти. – Дефне потерла ранку от осколка стекла на затылке, которую только сейчас заметила. – Мерьем с мамой останутся с папой в больнице на ночь.

Достав носовой платок, Костас стер со щек Дефне грязные потеки от слез вперемешку с сажей. Она задержала его руку, уткнувшись лицом ему в ладонь. Он чувствовал тепло ее губ, трепет опущенных ресниц. Все замерло, мир вокруг внезапно исчез.

Дефне попросила заняться с ней любовью, а когда Костас сразу не ответил, она откинулась на спину и испытующе посмотрела на него немигающим взглядом, без тени смущения.

– Ты уверена? – Лицо Костаса вспыхнуло в лунном свете. Ведь это было бы их первой интимной близостью.

Она ласково кивнула.

– Но должен предупредить тебя, что здесь полно жгучей крапивы, – поцеловав Дефне, сказал Костас.

– Я заметила.

Он снял рубашку, обмотал ею правую руку. Затем, пошарив в траве, вырвал сколько мог крапивы и отбросил ее в сторону большими пучками – примерно так, как делала его мать, когда собирала крапиву для супа. Подняв голову, он встретился глазами с Дефне, глядевшей на него с печальной улыбкой.

– Почему ты на меня так смотришь?

– Потому что люблю тебя. Костас, у тебя такая нежная душа.

Нельзя влюбляться в разгар гражданской войны, когда ты в эпицентре кровавой бойни и тебя со всех сторон окружает ненависть. Нет, ты бежишь со всех ног, способных унести твои страхи, чтобы банально выжить, и не более того. Ты взмываешь в небо на взятых взаймы крыльях и улетаешь в голубую даль. А если ты не можешь уехать, то ищешь убежище, чтобы отсидеться, поскольку теперь, когда все остальное потерпело фиаско – дипломатические переговоры и политические консультации, – теперь будет лишь око за око, зуб за зуб, и тебе не гарантирована безопасность за пределами твоей собственной общины.

Любовь – это смелая аффирмация надежды. Ты не видишь надежды, когда смерть и разрушение правят бал. Не надеваешь лучшее платье, не втыкаешь в волосы цветок посреди руин и обломков. Не отдаешь свое сердце любимому в темные времена, когда сердца должны быть наглухо закрыты, особенно для тех, кто исповедует другую религию, говорит на другом языке и не одной крови с тобой.

Ты не влюбляешься на Кипре летом 1974 года. Не здесь и не сейчас. И все же они влюбились, эти двое.

Фиговое дерево