Сладкий перец
На следующее утро Ада застала Мерьем сидящей за кухонным столом перед миской с вареным рисом и томатами, заправленными специями, и горкой вымытого сладкого перца с вырезанной сердцевиной и аккуратно отрезанными стеблями. Увидев Аду, Мерьем расплылась в улыбке, но, заметив выражение лица племянницы, сразу перестала улыбаться.
– У тебя все хорошо?
– Все отлично, – набычившись, ответила Ада.
– Знаешь, там, на Кипре, у нас в свое время был козленок. Очаровательное существо. Мы с твоей мамой его постоянно гладили. Мы назвали его Карпуз. Уж больно он любил арбузы. Как-то утром
Ада презрительно фыркнула:
– Я в порядке.
– Карпуз тоже так говорил.
Тяжело вздохнув, Ада округлила глаза. По идее, ее должно было разозлить, что тетя сует свой нос в чужие дела, но, как ни странно, – нет. И даже наоборот, у девочки внезапно возникло желание открыться Мерьем. Может, и впрямь стоит довериться этой недавно еще совсем чужой женщине? Ведь она, Ада, собственно, ничем не рисковала, поделившись с ней своими переживаниями. А кроме того, ей просто необходимо было хоть с кем-нибудь поговорить, чтобы заглушить живым человеческим голосом те голоса, что непрестанно стучали в мозгу.
– Мне не нравится моя школа. Я больше не хочу туда ходить.
– О, моя дорогая! А папа знает?
– Я пыталась ему сказать. Но он отнесся к этому не слишком хорошо. – Увидев, что Мерьем подняла брови, Ада добавила: – Я вовсе не собираюсь бросить учебу, чтобы присоединиться к каким-нибудь там неформалам. Мне просто не нравится моя школа. И все дела.
– Послушай меня,
Ада побарабанила пальцами по столу, чтобы хоть как-то занять руки:
– Ну я сделала нечто ужасное на глазах у всего класса. И теперь мне стыдно возвращаться в школу.
– А что именно ты сделала? – нахмурилась Мерьем.
– Я кричала… Кричала, пока у меня не сел голос.
– Ой, солнышко! Нельзя поднимать голос на учителя.
– Нет-нет! Я кричала не на учителя. Такое чувство, будто я кричала на каждого… на все и на вся.
– Ты разозлилась?
У Ады поникли плечи.
– В том-то и дело. Не думаю, что я разозлилась. Наверное, я просто не дружу с головой. У мамы ведь были проблемы с душевным здоровьем. И у меня вполне может быть такое же заболевание, что и у мамы. Скорее всего, это наследственное. – Мерьем на секунду задохнулась от волнения, хотя Ада этого, похоже, не заметила и продолжила: – Папа считает, деревья умеют помнить. А еще он говорит, что иногда молодые деревца обладают так называемой накопленной памятью. Они вроде как знают все о травмах, пережитых их предками. Что очень хорошо, говорит папа, так как побеги лучше приспособятся.
– Я мало чего знаю о деревьях. – Мерьем прокручивала эту мысль в голове. – Но девочки в твоем возрасте не должны беспокоиться о подобных вещах. Дерево подтачивает червяк, а человека – проблемы.
– Вы имеете в виду термитов?
– Скажем так: история – уродливая штука. Но тебе-то какое дело? – продолжила Мерьем, проигнорировав вопрос племянницы. – Это не твой вопрос. Мое поколение в свое время натворило дел. Твоему поколению повезло больше. Вам не пришлось видеть, проснувшись однажды утром, колючую проволоку у себя под окнами или переживать, что твоего отца могут застрелить прямо на улице из-за его этнической принадлежности и вероисповедания. Как бы я хотела, чтобы мне было столько лет, сколько тебе сейчас! – (Ада продолжала сидеть, угрюмо уставившись на свои руки.) – Послушай, мы все в юности делали глупости, которые нам казались непоправимыми. Быть может, сейчас ты чувствуешь себя страшно одинокой. Тебе кажется, что твои одноклассники смеялись над тобой, и, возможно, это правда, но такова человеческая природа. Если у человека загорится борода, остальные будут прикуривать от нее свои трубки. Лично я считаю, что эта история лишь сделает тебя сильнее. И когда-нибудь ты оглянешься и спросишь себя: как меня вообще могли волновать подобные глупости?