Останься со мной

– Калла, я хочу сказать, что люблю тебя, – проговорил Джекс, и я удивилась, что сердечный монитор не запищал, когда мое сердце на секунду остановилось. – Это правда. Я люблю то, как ты думаешь. Пускай порой это раздражает меня, но все равно это непередаваемо как здорово. Я люблю в тебе то, что есть до хрена вещей, которые ты никогда не делала в этой жизни, а значит, сможешь впервые сделать со мной. Это честь для меня. Я люблю твою силу и все, что тебе пришлось пережить. Я люблю твою смелость. Я люблю, что ты день за днем смешиваешь дрянные коктейли, но никто не жалуется, потому что ты чертовски мила.

Я тихонько рассмеялась от неожиданности.

– Да, коктейли у меня получаются так себе, – прошептала я.

– Это точно. По-моему, твоим «Лонг-Айлендом» можно убить, но это ничего. – Уголок его губ приподнялся. Джекс смотрел мне прямо в глаза. – Я люблю твое чувство юмора. Я люблю и то, что ты никогда прежде не пробовала кукурузную кашу. Я так много всего люблю в тебе, что точно влюблен в тебя. Так что, милая, можешь забрать все мои футболки, если хочешь.

У меня снова перехватило дыхание. Я открыла рот, но правильные слова пришли не сразу, потому что сказать мне хотелось очень многое. Мне хотелось перечислить все, что я люблю в нем, но произнесла я только одно:

– А я влюблена в тебя.

Джекс порывисто вздохнул, его глаза распахнулись, и я поняла, что он не ожидал от меня таких слов. Конечно, только полный идиот мог не увидеть очевидного, но я любила этого идиота, поэтому повторила их еще раз, после чего он подался ко мне, коснулся губами моих губ, и поцелуй… Я узнала этот поцелуй, потому что он уже целовал меня так, и этот поцелуй всякий раз был полон любви.

А потом, может, потому что Джекс любил меня – был влюблен в меня, – а я была влюблена в него, а может, просто потому что меня ранили и напичкали лекарствами, я заплакала.

Джекс пробормотал что-то прямо мне в губы и вытер мне слезы большими пальцами. Поместиться рядом со мной на койке он никак не мог, так что он сделал кое-что другое. Он придвинул кресло вплотную к постели, наклонился ко мне, обнял за плечи и положил голову на мою подушку. Через какое-то время слезы иссякли, и я улыбнулась ему. Сумев, наконец, поднять правую руку, я положила ее ему на шею и принялась играть с его спутанными волосами, пока Джекс в мельчайших подробностях рассказывал, как покажет мне, насколько он меня любит, когда я поправлюсь. Подробности были столь личными, что лицо у меня покраснело, как помидор, но – что уж там говорить! – мне было что предвкушать.

Шли часы, похоже, Джексу как-то удалось уговорить медсестер разрешить ему не покидать моей палаты. И я была счастлива от того, что он сидел рядом.

– Нам еще многое надо обсудить, – сказал Джекс, – но все это подождет, пока тебя не выпишут из больницы. Хорошо?

Он сказал мне уже все, чего я отчаянно желала, так что остальное уж точно могло подождать. Я кивнула и закрыла глаза – я устала. Мы оба устали. И вдруг вспомнила! Только сейчас, хотя и очнулась уже несколько часов назад.

– Господи! – Я снова попыталась сесть, но Джекс тут же поспешил опустить меня обратно на подушки.

– Что? – с тревогой в голосе спросил он. – Что случилось?

Я схватила его за запястье.

– Мама. Джекс, мама была там. Она была на парковке. Она пострадала?

Парень уставился на меня, а затем покачал головой и нахмурился.

– Там была Мона?

– Да! Она ждала меня на улице, но потом появилась машина и началась стрельба. Ее ранили?

– Так. Успокойся. – Джекс снова коснулся моей щеки. – Милая, я впервые слышу о твоей маме. Никто не знает, что она там была.

Я озадаченно посмотрела на него.

– Погоди-ка. Она была там. Я с ней говорила. Она назвала меня малышкой. Джекс, она точно была там.

Парень молчал.

Мысли путались у меня в голове.

– Она была там, когда началась пальба, а потом я услышала, как отъезжает машина…

– Полицейские нашли брошенную машину в нескольких милях от бара, – подтвердил Джекс. – Не знаю, на кого она зарегистрирована, но они считают, что скорее всего тачка в угоне. Уверен, мы скоро узнаем все подробности.

– Но… почему.

Джекс посмотрел мне в глаза и поцеловал меня в щеку.

– Милая, я… мне очень жаль.

Сначала я не поняла, почему он сказал, что ему жаль, но потом до меня дошло. Ему было жаль, потому что мама приехала к бару, увидела меня, потом люди, которым она насолила, открыли огонь, а значит… мама должна была знать.

Я закрыла глаза и покачала головой.

– Значит, она знала, что меня ранили.

Джекс провел большим пальцем по моей нижней губе. Я не могла в это поверить. Я вспомнила, как звала ее и не получала ответа.

– Она бросила меня, Джекс. Мама бросила меня на парковке, истекающую кровью, после того как меня ранили пулей, которая предназначалась ей. Она бросила меня.

– Милая, – тихо произнес он. – Я не знаю, что сказать.

А что можно было сказать? Собственная мать бросила меня истекать кровью на парковке. Боже мой, неужели ей было на меня плевать? Мои губы задрожали, и Джекс снова наклонился и повернул к себе мое лицо. И поцеловал меня в губы.

– Я люблю тебя.