Остановка в городе

Я бы хотела сейчас, чтобы ветер стал гнуть деревья, срывать листья, чтобы я услышала его завывание, шум моря, стоны стволов … Вокруг так тихо. В холодном небе мерцают холодные звезды. Будут идти годы, мы по-прежнему вместе — втайне презирая, ненавидя друг друга, обманывая… Я понимаю, что нам надо сию же минуту поговорить, решить, сказать откровенно, что мы друг о друге думаем. Мне противно смотреть на себя, идущую как ни в чем не бывало, под руку со своим мужем, терпеть фальшь и ложь.

— Послушай, — неожиданно говорит мой муж, — давай повернем обратно. — В его голосе дрожь, волнение, страх, мне кажется, я слышу, как колотится его сердце, вижу в свете фонаря его лицо со сжатыми губами, затем перевожу взгляд дальше и замечаю в нескольких десятках метров приближающихся к нам мужчин, до меня доносятся их пьяные голоса, особенно громкие и жуткие на пустынной дорожке парка.

— Что — испугался? — вызывающе спрашиваю я и иду дальше.

— Подожди, — восклицает он, затем хватает меня за рукав. — Конечно, испугался, — произносит он тихо.

Я резко вырываюсь. Он идет рядом со мной, и я думаю: ах вот ты, значит, какой трус. С радостью бросился бы наутек и оставил меня одну, но ты даже бежать боишься. А послать меня на аборт ты не побоялся, потому что еще страшнее для тебя было бы воспитывать второго ребенка. Ты потратил тысячи слов, убеждал, призывал меня быть благоразумной и согласиться на это простое дело. Простое дело — всего-навсего три дня в больнице. Простое дело, чтобы потом спать со мной до следующего простого дела. Конечно, для тебя умертвить нашего неродившегося ребенка было пустяком. Кажется, ты назвал это «умерщвлением предрассудков», но ты не подумал, что одновременно заставил меня умертвить что-то и в себе. Что-то, чего для тебя никогда не существовало…

Я слежу за тем, как трое мужчин окружают нас, один из них обращается к нам по-литовски, вежливо, почтительно, мой муж бормочет в ответ что-то нечленораздельное, затем его рука скользит в карман, дрожащими пальцами он достает из пачки сигареты и протягивает им — он был бы счастлив сейчас отдать все, что у него есть, лишь бы избежать боли, ожидаемого удара, однако все, что от него хотят — это несколько сигарет, после чего его долго благодарят, и я вдруг ощущаю огромное разочарование: ничего не произошло.

Мне жаль, что они его не ударили.

Неожиданно я понимаю — что-то все-таки произошло, но что именно, еще толком не знаю и оглядываюсь по сторонам: деревья в свете фонарей ярко-зеленые, по одну сторону дороги высокая ограда, по другую — подстриженные деревья, из которых только ближние освещены, за ними чернеет пустота, за ней светлая дорожка парка, полоска газона, трое удаляющихся мужчин, звезды в небе. Холодная летняя ночь. Но я не чувствую холода … мой муж стоит тут же, да, да, у него попросили сигареты, и он дал, затем… его обступили трое неизвестных, я смотрела на все это со стороны; мой муж пошарил в кармане и достал пачку сигарет, сейчас он смотрит на меня, я вижу на его губах едва заметную легкую улыбку и вскрикиваю от ужаса.

Я вскрикиваю от ужаса, хотя мой рот закрыт и ничто не нарушает тишину парка, перед моими глазами все еще стоит картина: один из мужчин благодарит, мой супруг засовывает пачку сигарет обратно в карман, мои глаза жадно следят за каждым движением незнакомцев, и неожиданно мне становится жаль, что ничего не произошло. Что он не лежит на земле без сознания, и что на дорожке парка нет пятен крови. Я смотрю на своего мужа, вижу едва заметную улыбку на его губах и вскрикиваю от ужаса, понимая, что он прочитал мои мысли; мне хочется сказать, что это был минутный порыв, глупый, вызванный усталостью и нервным напряжением, что я сама перепугалась, что я никогда не желала ему зла, но слова застревают в горле, и хоть губы пытаются что-то прошептать, но этого мало, даже если б слова лились потоком, этого оказалось бы мало, и не в силах вынести затянувшегося молчания, я бегу.

… все вокруг залито зеленоватым светом, перед глазами рыхлая земля, жук в блестящем панцире ползет по земле, сырое дыхание проникает мне в поры, я становлюсь землей, плющом, спорышем, пусть они склонятся надо мной с бледными от страха и ужаса лицами, не решаясь взглянуть друг другу в глаза.

Слышу, как меня окликает муж.