Остановка в городе

— Ну вот, наконец-то мы в красивом уединенном месте, — говорит муж. — Я смотрю на него, и внезапно мне хочется ударить его, швырнуть ему в глаза песком, ох, чего бы я только не сделала сейчас… но я ничего не делаю, смотрю на него и всю меня охватывает отвратительная беспомощность, грусть, слабость.

— Здесь поблизости никого нет, — нерешительно говорит он, и я чувствую его пальцы на своем плече, нежные, ласкающие, любимые, ненавистные пальцы.

— Я не хочу, — резко говорю я и слышу свой сухой холодный голос, без конца повторяющий: я не хочу, не хочу; затем мои губы немеют, сжимаются и застывают, словно сведенные судорогой, лицо и ноги каменеют, я знаю, мне следует что-то добавить, сказать, обосновать, объяснить, извиниться, но рассудок мой тоже каменеет, я вижу за ивняком серую неподвижную воду, слышу ленивый тихий плеск моря и удивляюсь, что над водой нет ни одной чайки.

Бывают дни, когда мое беспокойство становится невыносимым: дождливые воскресенья (непрекращающийся дождь, с крыш ручьями льется вода, траву затопило, неба из-за дождя не видно), мой муж куда-то вышел, и его все нет. Дождь струйками стекает по оконному стеклу, ветви деревьев отяжелели, и часы минута за минутой отсчитывают время. Бывают вечера, я в поздний час выхожу на улицу, спешу в темный парк, где на осеннем ветру раскачиваются фонари и на ветках поблескивают капли дождя. Бывают утра, я лежу в постели одна и думаю, что когда придет он, я его не узнаю. Я буду смотреть на его лицо и не узнавать, я забыла в этом лице все, что когда-то было мне дорого, осталась лишь призрачная улыбка, искажающая его грубые незнакомые черты. Бывают ночи, я слышу треск и шорох, тихие шаги, а затем тишину, которую нарушает неожиданный скрип тормозов остановившегося на улице такси; я жду, секунды как вечность, и вечность не кончится, даже если откроется дверь, ночь продолжается, еще более жуткая, чем предыдущая, еще более мучительная, а затем снова скрип тормозов и снова пугающая вечность.

Я чувствую, как его жадная рука обхватывает меня, прижимает к земле, начинает поспешно стягивать с меня купальный костюм, ощущаю на своем теле его горячее от страсти дыхание, пальцы, которые сжимают мне грудь, ладони, скользящие по животу; я столько раз уже в следующий миг испытывала счастье, ощущала себя как бы частицей его силы, весь мир становился светлым и надежным: прекрасные цветы, деревья, птицы, облака, небо, солнце, море…

Я чувствую, как его жадная рука обхватывает меня, прижимает к земле, но мое тело словно из камня, неподвижное, тяжелое, словно из булыжника, и мое сердце и мысли тоже из камня.

Затем остается пустота, я сажусь и натягиваю на плечи лямки от купального костюма. Зарываю руки в нагретый солнцем песок и говорю: «Я не хочу».

— Почему? — словно обиженный ребенок, спрашивает муж. Плаксиво, словно ребенок, у которого отняли игрушку. Требовательно, словно его лишили того, что принадлежит ему по праву.

Я захожу в воду и плыву. Проплываю несколько метров и снова выхожу на берег. Вода теплая, слишком теплая, чтобы получить от нее удовольствие.

— Может быть, ты все-таки объяснишь, чем я тебя так рассердил? — спрашивает мой муж, мой оскорбленный, незаслуженно наказанный, оставленный без привычного удовольствия муж. Мой муж.

Я делаю вид, что не слышу, снимаю мокрый купальный костюм и надеваю другой. Выжимаю купальник и кладу на ивовый куст сушиться; я могла бы сказать ему, что по горло сыта его фокусами и ложью, что в тот вечер вернулась домой случайно и все видела. И посоветовать в следующий раз аккуратнее задергивать шторы.

Могла бы сказать, видишь ли, дорогой, я влюбилась и теперь мне противно спать с тобой.

Я еще не решила, что скажу ему, знаю только, что рано или поздно мне придется что-то сказать, но пока этот разговор можно отложить, и меня охватывает желание чуть помучить его, рассчитаться с долгом, который накапливался годами, и я говорю:

— Ты даже представить себе не можешь, какой изумительный восход был сегодня утром.

Он удивлен, что я не спала в поезде, и спрашивает, почему я не разбудила его, но я не отвечаю и продолжаю рассказывать, что пейзаж был голубовато-серым с редкими призрачными деревьями и кустарником, небо бесцветное и вдруг, совершенно неожиданно, на горизонте заиграли краски. Я рассказываю о том, с каким усилием полыхающее зарево принялось отвоевывать себе все больше пространства на небосклоне, как обновился и ожил мертвый до этого момента ландшафт, как помешала мне увидеть миг восхода петлявшая железная дорога, но затем солнце появилось в моем окне, причудливое, пламенеющее, почти оторвавшееся от горизонта, и небо внезапно стало желтым, и эта желтизна как бы тянула солнце ввысь, и тогда мне показалось, что поезд стоит на месте, и что это солнце с бешеной скоростью проносится над землей, а потом ему вздумалось поиграть со мной в прятки: оно то исчезнет за поездом, побудет там, спрятавшись какое-то время, и появится в окне уже с другой стороны, как огромный шар …

— Почему ты меня не разбудила? — повторяет муж.

— Не хотела, — дерзко отвечаю я.