Я вылез из автобуса и пошёл к первому домику. Дверь в него была открыта настежь и болталась на одном завесе. Войдя в маленький коридорчик, увидел слева такую же маленькую кухоньку и открыл двери в комнату. Комната была совершенно пустая, холодная, чисто побеленная, с целыми стеклами на окнах. Но не своей пустотой и мраком она пугала. В ней не было потолка. Вернее он был, но валялся на полу кучей щебня и мусора. Я быстро вышел на улицу и оглянулся. Дом как дом. Крыша на месте. Бомба в него не попадала.
Неприятное чувство засосало под ложечкой. Вспомнились карпатские сказки про леших и ведьм. Говорили, что, когда умирает старая ведьма, она мучается, зовет кого-нибудь, чтобы передать свой бесовский дар. И, чтобы освободить её, в комнате ломают крышу.
Тьфу ты, бред какой-то. Я поправил топор на боку и пошёл к следующему домику, по дороге удивляясь, куда же делись отсюда собаки. Вчера, вроде были. Дверь была затворена, но не заперта. Рывком вошёл в точно такой же коридорчик, мельком взглянул в пустую кухню и открыл дверь в комнату. Та же история. Чистая пустая комната. Окна, пол, чистые стены. Потолок грудой на полу. Резкий крик ночной птицы заставил меня вздрогнуть. Четверть века пролазил я в одиночку по горам и ни о чём подобном даже не слышал.
Да где же они все подевались?! Скрепя сердце, я пошёл в третий дом, четвёртый, в пятый – везде одно и то же. И не то, чтобы я боялся, но было жутко. И только, подходя к восьмому и девятому домику, почувствовал, что здесь кого-то найду. И не ошибся. Толкнув дверь, я понял, что она чем-то подперта изнутри, но не сильно. Поднажав, я подвинул дверь и, просунув голову внутрь, увидел, что открыться ей мешает лежащий поперек коридорчика человек. И не один.
Начинало светать. Бледные тени проникали внутрь. «Мёртвые они, что ли?» – подумал я, но тут же по запаху понял, в чём дело. На кухне было то же самое. Человек пять мертвецки пьяных мужиков валялись прямо на полу. С трудом я вошёл в комнату. Потолка здесь не было тоже, но он, видимо, был убран с пола. Посередине стоял длинный стол и лавки. Очевидно, это была бригадирская. В углу стоял сейф настежь раскрытый и в нём стопками лежали пачки денег. «Вот и вся бригада в сборе!» – Я разглядывал лежащих под ногами в самых разных позах незнакомых людей, с которыми мне предстояло, наверное, долго работать и качал головой. Нет! Мне здесь не нравилось!
Пьянка только-только закончилась. Один единственный, самый стойкий гуляка, лежал на лавке и во рту его торчала потухшая сигарета. Он попытался встать, услышав, как скрипнула дверь, но, подняв голову, свалился с лавки, успев при этом матюкнуться. Кто-то глухо вякнул под ним. Кассирша, лежащая у сейфа, хрипло промычала что-то вроде: «Угу-гу», но повернуться не смогла. Я вышел.
Можно было продолжать сон. Знакомство состоялось. Вернувшись в уже нагревшийся домик, осторожно подвинул спящую жену, обнял её и тревожно заснул.
Из сна меня вышибло сознание, что что-то происходит. Вскочив с постели, я увидел расширенные от страха глаза Инги. Впервые я видел у неё такие глаза. Даже, замерзая на перевале в Карпатах, она не боялась. Тяжёлые удары сотрясали дом. Опомнившись и, вырываясь из тяжёлого сна, я попытался сосредоточиться. Кто-то выламывал двери.
Ни один солдат по тревоге не одевался так быстро, как я в этот раз. Засов был готов слететь. Не одевая даже телогрейки, я схватил топор и, выдернув задвижку, ударил дверь ногой изо всей силы. Мне повезло, что страх и рассудок ещё не успели овладеть сознанием. Только ярость била из всех щелей. Кто-то отлетел от дверей, отброшенный пинком.
Я выскочил на маленькое крыльцо под навесом и увидел всю бригаду на дорожке перед входом. Не было только кассирши и бригадира. Все еле-еле держались на ногах. Тот, кто ломился в дверь, выламывая её прикладом ружья, валялся у порога в грязном сугробе, пытаясь выбраться из него. И, хотя половина из них была зачем-то с ружьями, меня начал разбирать смех. Я один спокойно мог бы справится с этой пьяной, вразнобой качающейся сворой.
За спиной встала Инга. Я не видел её и не хотел оборачиваться на всякий случай, но чувствовал, что она уже не боится. Впереди всех стоял невысокий, оборванный мужичок, впрочем, они все были, как из концлагеря. Дёргаясь и подпрыгивая от нетерпения он, не решаясь подойти ближе, кричал что-то непонятное. Он был меньше всех ростом, но, кажется, исполнял здесь роль заводилы или шестерки. Слова сыпались из него, как из решета, но, в общем потоке, можно было разобрать только: «Эй, ты… Слышь… Давай идем! Ну ты чё…» и тому подобное. Вся компания находилась в таком же состоянии, очевидно, отлично понимая товарища и, хмурясь, поддерживали и качались.
Наконец до меня дошёл смысл предложения, состоящего в том, что если я сейчас же не пойду с ними делать «прописку», они меня… дальше было непонятно.
– Я не пью! – коротко отрезал я и засунул топор за пояс.