Остановите земной шар! Я хочу сойти!

– Моё первое воспоминание относится ко временам, когда отец служил в Белоруссии. Было начало весны. Мне года три. Я стою на заснеженной лесной поляне, может это была роща и дорогу мне преграждает ручей, довольно широкий. Водичка такая чистая-чистая. Журчит живая. И мне зачем-то очень надо на ту сторону. Можно пойти куда-то искать переход. Можно вернуться назад. Наверное, мама где-то недалеко. Но я, не раздумывая, разбежался и перепрыгнул эту воду. С тех пор всю жизнь вот так и прыгал, пока не запрыгнул сюда. А тут, видно, вместо противоположного берега болото оказалось. Никак не выберусь.

Когда мне исполнилось шесть лет, отца перевели в Германию командовать полком стратегической авиации. Он был умным человеком и сразу заставил меня общаться с немецкими детьми. Мы с мамой жили не в военном городке, а в городе и к семи годам я уже довольно бегло разговаривая по-немецки, пошёл в школу с французским языком обучения. Таким образом к тому моменту, когда отца перевели во Львов командовать воздушной армией ПрикВО, я уже закончил школу, имея вполне европейское образование. По привычке следуя указаниям отца, я поступил в ЛВВПУ, но отслужив два года, понял, что специальность армейского политработника не для меня и поехал в Ленинград поступать во ВГИК.

Артист, правда, из меня тоже не получился. Папино протеже срабатывало ещё несколько раз, но, когда я пропустил первые полгода учёбы, начальство развело руками. Где я только не болтался в это время! Богема с руками и ногами захватила меня. Года два я скитался по стране с какой-то джаз бандой. И, хотя это всё-таки была больше банда, образ жизни был-таки джазовый.

Следующие два или три года я кочевал по всяким притонам, подвалам, мастерским питерских и московских художников. Сам даже увлекся на время живописью. Говорят, получалось что-то.

И вдруг женился. Моей женой, совершенно случайно, на горе ей самой, оказалась хорошая, простая ленинградская девчонка лет на пять моложе меня. Она была влюблена, прекрасно готовила и не устраивала мне сцен. Да я и повода не давал. Все были в восторге.

И вдруг я затосковал. Ни с того, ни с сего. Всё было прекрасно, но, видно, пришло время прыгать. Мы жили на Васильевском острове, в большом старом доме с колоннами. Я стоял на балконе. Был вечер. Внизу играли детишки. Жена кормила дочку, тихонько напевая что-то. А мне стало тошно. Тошно до дурноты. Я чуть не прыгнул вниз, чтобы прекратить эту муку. Вошёл в комнату, сел в кресло. Нет! Не то. Не могу! Встал и пошёл к выходу.

– Куда ты, Олежек? – Удивлённо спросила жена. Не отвечая, я вышел из квартиры и спустился на улицу. В Ленинграде был конец июня. Белые ночи. Я брёл, брёл по опустевшему чудному городу и мне не становилось легче. Наконец вышел к Неве, сел на гранитную тумбу прямо против Петра, разделся догола и полез в воду. Купаться здесь было запрещено, но мне было наплевать. Я пытался понять, почему мне так плохо. Ещё полночи прошатался над рекой и к утру понял.

Всю мою жизнь, от самого рождения до последнего момента я всегда был кому-то должен! Я устал отдавать долги! Мне надоело! Мне надоело быть рабом собственной благодарности. Отец столько вложил в меня и теперь ждал блестящей карьеры. Как же не оправдать таких надежд?! Мать каждый вечер ожидала звонка с отчётом о прошедшем дне. И, если я не хотел получить истерику с упреками и «скорой помощью», я должен был регулярно отчитываться и делать вид, что всё хорошо. Жена – хорошенькая, спокойная, домашняя кошечка ожидала видеть меня таким же домашним, тихим и умиротворенным добытчиком-супругом. И я должен был соответствовать её запросам. Ведь это так немного и так нормально. Только-только появившемуся ребенку, который едва научился отличать мать от отца, я уже должен был всю оставшуюся жизнь. А как же иначе?!

Я должен был друзьям, начальству, сотрудникам, Родине, просто прохожим, Господу Богу, будущим поколениям. Даже своему телу и то я должен был предоставить покой, комфорт, изысканную еду, изысканную любовь, изысканное общение… Сколько ещё??! Нет! Всё! Хватит! Не могу больше!

Я даже побежал куда-то, когда понял весь кошмар своего положения. Куда мне деться от себя, от всего этого? У меня не было с собой ни денег, ни вещей. Но это даже радовало. Я, вообще, никогда не был привязан к вещам, имуществу, еде, каким-то связям. Хоть тут был свободен.

Целый день я провалялся на скамейке в Летнем саду и даже есть не хотел. Пьянящее чувство дурной полной свободы захватило и подавило все остальные чувства. Уже под вечер какая-то коровистая блондинка на высоких каблуках остановилась прямо против скамейки, нагло рассматривая меня в упор. Я нехотя пожал плечами, встал и, взяв её под руку, поплелся на буксире. Через полчаса мы были у неё дома. Молча выпили вина, она постелила и начала раздеваться. «Теперь я буду должен и ей» – Мелькнуло в голове. Я встал и пошёл к двери. Уже на лестнице услышал крик: