Ване, как всегда косившему под малолетку, а потому вписанному в Людочкин паспорт на правах ребёнка, железнодорожные кассы отказали в предоставлении полного билета. Дескать, незачем в разгар курортного сезона всякой мелюзге отдельное место занимать.
Пришлось ему ехать на одной полке с Людочкой, ещё, слава богу, что на нижней полке.
Впрочем, в отличие от долговязой напарницы, его это скорее веселило, чем раздражало. Валяясь в ногах у Людочки, тоже принявшей горизонтальное положение, он как бы между делом щекотал её, запуская шаловливую ручку глубоко под одежду.
Людочка всё время вздрагивала, словно от блошиных укусов, а пожилая женщина, поместившаяся напротив, без устали нахваливала Ваню, вновь щеголявшего в бантах и косичках.
— Какая у вас доченька ласковая, — говорила она, умильно улыбаясь. — И по спинке мамочку погладит, и по ножке, и по животику.
— И по попке, — в очередной раз лягнув Ваню, буркнула Людочка.
Однако пассажирка, принимавшая возню на соседней полке за милые забавы, продолжала:
— А у моего родного сыночка детишки такие вредные, такие испорченные. — Она закатила глаза, указывая на двух угрюмых разнополых подростков, валявшихся на верхних полках. — Даже слова доброго не скажут. Только фыркают да кривляются… Вот бы мне такую внучку!
— На следующий день удавишься, — пискнул Ваня, но громкое покашливание Людочки заглушило эту хамскую реплику.
Однако в Курске вся эта троица сошла. Вместо них в купе вселилась парочка кавказцев, пахнувших отнюдь не мандаринами и розами, а скорее протухшим кебабом. Первым делом они сняли верхнюю одежду, оставшись в майках на голое тело (и то и другое давно утратило свежесть).
Обладателя розовой майки звал Мовсар, обладателя верой — Мамед.
Не спрашивая разрешения у попутчиков, они выставили на столик коньяк, вывалили кучу домашней снеди, вместе с которой, наверное, объехали уже полРоссии, и принялись пировать, в качестве столовых приборов используя одни лишь кривые кинжалы, на блатном жаргоне называемые «бейбутами». Делали они всё это с той же истовостью, с которой молились Аллаху, навязывали покупателям свой залежалый товар и сражались с неверными.
Специфическая красота Людочки, конечно же, не могла оставить джигитов равнодушными. Какое-то время они ограничивались тем, что бросали на соседку по купе масленые взоры и отпускали на своем языке похабные замечания, а потом Мамед попытался завязать дорожное знакомство.
— Девушка, куда едешь? — спросил он, улыбаясь во весь рот. — В Крым?
— Нет, в Рим, — холодно ответила Людочка.
— В море купаться будешь? — Отступать было не в правилах Мамеда.
— Нет, в ванне
— Тебе в ванне нельзя
— Почему?
— Никто такой красоты не увидит! — Мамед заржал, а Мовсар набухал полный чайный стакан коньяка.
— Давай выпей с нами!
— За что? — осведомилась Людочка, убедившаяся, что просто отмолчаться не получится.
— Мы свой товар продали, — пояснил Мовсар. — Хорошо продали. С наваром назад едем.
— Я пью только за любовь, за родную страну и за общегосударственные праздники, — сказала Людочка. — За чужой навар не пью и другим не советую.
— Обижаешь, да? — Мамед зловеще прищурился. — Тогда просто так выпей. У вас такого коньяка даже начальник милиции не пьёт Не коньяк, а слеза горской красавицы.
— Не позавидуешь вашим красавицам, если они столько наплакали, — с сочувствием произнесла Людочка. — А почему слезы такие желтые? Разве ваши красавицы больны гепатитом?
— Какой ещё гепатит! — возмутился Мовсар. — У нас красавицы все здоровые. Не то что у вас! Каждая вторая между ног заразная.
— Ну, ничего, когда вы вернётесь к своим красавицам, им прежнего здоровья уже не видать, — посулила Людочка.
— Издеваешься? — Мовсар выпучил глаза. — Много из себя строишь? А почему одна на юг едешь? Загорать или деньги зарабатывать?
— Во-первых, это не ваше дело, а во-вторых, я не одна. Вот мой телохранитель. — Людочка, не оборачиваясь, нашла плечо Вани, который из-за её спины внимательно наблюдал за развитием событий.
— Это телохранитель? — удивились оба кавказца. — Такая маленькая? Пальцем задавить можно.
— Можно, — согласился Ваня. — Да только я тебя к себе не подпущу. Плевком зашибу.
— Какая злая девочка, — покачал головой Мамед, поедая с кинжала какие-то малоаппетитные куски. — Вся в маму!
— Я не в маму, а в прадедушку, — сообщил Ваня. — Про Глеба Жеглова, который банду Горбатого повязал, слыхали?.. Хотя где уж вам! В горах-то телевизоры, наверное, не работают. Бараны рогами программы разгоняют.
Назревал скандал, а до Харькова было ещё ехать и ехать.
Что-то злобно бормоча, кавказцы вышли в тамбур покурить, а Людочка, которую в экстремальных ситуациях немного слабило, отлучилась в туалет, строго-настрого наказав Ване никаких активных действий до её возвращения не предпринимать.
Оставшись в одиночестве, Ваня без промедления выжрал стакан коньяка, действительно весьма недурственного, а потом сунул в боковой карман чужого пиджака какой-то крошечный пакетик, предварительно чуть надорвав его.
Кавказцы вернулись чуть позже Людочки и пустой стакан приняли за знак примирения.