Особый отдел

— Сейчас поищем… — пообещала врачиха и после короткой паузы, ушедшей на шушуканье, добавила: — Только глуховата она. И на язык невоздержанна. Вы уж нас заранее извините.

— Ничего страшного. Я буду погромче говорить. — Людочка деликатно отстранила руку пресс-секретаря, перебиравшую её русалочьи локоны.

Некоторое время трубка хранила тишину, наполненную загадочными шорохами пространства, безжалостно пронзённого тысячекилометровой электрической стрелой, а потом в ней раздалось вопросительное:

— Ась?

— Доброго здоровья, Мария Богдановна, — Людочка придала своему голосу умильные интонации, так располагающие к себе пожилых людей. — Говорят, вы живая история роддома, в котором продолжаете работать до сих пор.

— Говорят, что кур доят, — охотно ответила баба Муся. — А чего ты орёшь, как оглашенная?

— Чтобы вы лучше слышали, — от такой бесцеремонности Людочка немного опешила (а тут ещё смуглолицая пресс-секретарь липла как банный лист).

— Я, чай, не глухая. Только пёрни — сразу услышу, — на том конце провода возникла заминка, видимо, начальство пыталось отобрать у бабы Муси телефонную трубку.

Исход тщательно спланированной операции оказался под большим вопросом, и Людочка заторопилась:

— Алло! Мария Богдановна, а вы не помните рождение генерала Селезня?

— Помню, как же. Сама ему пуповину перерезала. Только в ту пору он был не генералом, а рядовым засранцем.

— Роды прошли успешно?

— Вестимо. Мамаша у него ядрёная была, как кобылица. Родила, будто выстрелила.

— Вы не припоминаете каких-либо необыкновенных событий, связанных с его рождением?

— Похолодало сильно. Морозы такие ударили, что у меня даже куры околели.

— И всё?

— Всё. Кабанчика и тёлку я в дом взяла. Слава богу, отогрелись.

— Я про людей спрашиваю, а не про животных. Может, кто-то интересовался ребёнком или в роддом наведывался?

— Наведывались, — подтвердила баба Муся. — Краснопогонники наведывались. Как раз в оную пору заведующего нашего Вахтанга Мирзояна забрали.

— Куда забрали? — не поняла Людочка.

— В Сибирь, у медведей роды принимать. Так и не вернулся, бедолага.

— Почему его забрали?

— Мне почём знать? Время такое было, всех брали. Но бабы на базаре баяли, что он хотел водопровод холерой отравить. На пару с главврачом.

— Постарайтесь вспомнить ещё что-нибудь особенное. Очень вас прошу!

— Поссорилась я тогда с Дуськой Селезень.

— По какой причине?

— Много о себе понимать стала, валенок деревенский. Её тогда почему-то долго не выписывали. В палате отдельной лежала, как барыня. Врачи важные к ней зачастили. Всё ребенка измеряли да фотографировали. Вот она и загордилась. А уж потом, ближе к лету, ей паёк офицерский дали. Муку белую, консервы американские, яичный порошок, комбижир. За какие это, интересно, заслуги? Правда, недолго она им пользовалась. В пятьдесят третьем, после смерти Сталина, все льготы отменили.

— Других похожих случаев в вашем роддоме не было?

— При мне не случалось. Одна только Дуська паёк заработала. А всё потому, что не от супруга благоверного понесла, а от заезжего полковника.

— Какого ещё полковника?

— Я с ним хлеб-соль не водила. Знаю только, что он частенько наведывался в нашу гинекологию. Баб пользовал. Он ведь не по танкам и не по орудиям был полковник, а по срамному делу.

После этого трубку у бабы Муси всё же отобрали. Дрожащим от возмущения голосом заведующая доложила:

— Мария Богдановна имеет в виду профессора Плотникова, который в послевоенные годы неоднократно посещал нашу гинекологию и проводил профилактические осмотры. Этот факт отражён как в специальной, так и в научно-популярной литературе. В ту пору он действительно состоял в звании полковника медицинской службы. В моём кабинете даже портрет его висит.

— Сколько ему на этом портрете лет? — поинтересовалась Людочка.

— Да уж за семьдесят, наверное. Он умер в пятьдесят третьем.

— Спасибо за разъяснения, но я хотела бы вновь услышать Марию Богдановну.

— Ушла она. Ругнулась по матушке и ушла. У нас все ветераны нервные. А уволить нельзя. Младшего медперсонала не хватает.

— Вы не знаете, откуда у неё такая подробная информация?

— Минутку… Вот тут знающие люди подсказывают, что они дворами соседствовали… Матвей Селезень, отец будущего генерала, сильно свою жену ревновал. Даже рукоприкладство допускал. А всё потому, что сынок на него был похож, как черный цуцик на пегого козла.

— Родители генерала живы?

— Сейчас спрошу… Отец под поезд ещё при Хрущёве угодил, а мать недавно скончалась, когда сына в гробу увидела. Рядом похоронили.

К этому времени пресс-секретарь уже крепко обнимала Людочку сзади и даже покусывала иногда за мочку уха.

Не пытаясь освободиться, Людочка через плечо сказала:

— Попрошу вас срочно собрать все материалы о полковнике медицинской службы профессоре Плотникове. По-моему, он был каким-то светилом гинекологической науки.

— А потом? — игривым шёпотом поинтересовалась пресс-секретарь.