Особый отдел

Суконко перешёл в гостиную, и это вызвало новую вспышку неистовых криков. Слышно было, как брошенные детской ручонкой погремушки и кубики бомбардируют деда. Если бы Цимбаларь не был посвящён в действительное положение вещей, он грешным делом решил бы, что за стенкой идет отчаянная потасовка.

Старинный саквояж, извлечённый Суконко из недр семейного шифоньера, ничем не отличался от своих собратьев, в которых, если верить историко-революционным фильмам, земские врачи носили медицинские инструменты, курсистки — марксистскую литературу, а народовольцы — бомбы. На стол легла гора пропахших нафталином и архивной пылью бумажек, большую часть которых, к сожалению, составляли поздравительные открытки.

Цимбаларь занялся сортировкой этой макулатуры, а Суконко, мурлыкая весёлый мотивчик, стал греть молочную смесь. Лаврик в гостиной ухал, как голодный марсианин, и скрёбся, словно огромная мышь. Дождь за окном постепенно слабел, и это рождало надежду на возможность скорого отлёта.

— У вас весной всегда так льёт? — спросил Цимбаларь, делая в своей записной книжке какие-то пометки.

— Ещё и хуже бывает, — охотно сообщил Суконко. — Говорят, это хохлы от себя тучи отгоняют. Их американцы после Чернобыля научили.

— А хохлы, наоборот, доказывают, что кацапы чернобыльские тучи вспять от Москвы повернули.

— Да кто же хохлам поверит! — в сердцах воскликнул Суконко. — Разве что американцы лопоухие.

— Это ваше фото? — вдруг спросил Цимбаларь.

— Моё, — зайдя сбоку, подтвердил Суконко. — На Доску почёта снимался. Лет десять назад. Вон и правая рука ещё на месте.

— Без бороды вы совсем другой человек, — заметил Цимбаларь. — И кого-то мне очень напоминаете. Вот только не пойму кого именно…

— Я здесь на генерала Селезня похож, — пояснил Суконко. — Меня даже жена прежде упрекала. Дескать, у человека рожа наподобие твоей кирпича просит, а каких вершин достиг! Ты же как ковырялся всю жизнь в мазуте, так и до пенсии доковыряешься… Правда, после того как он погиб, ворчать перестала.

— Селезень случайно не ваш земляк?

— Нет, он в Ставрополе родился. На год раньше меня. Наши пути-дорожки ещё сызмальства разошлись. Его в Суворовское училище определили, а меня негодным к строевой службе признали. На той руке, что пропала, фаланга указательного пальца отсутствовала. Циркулярку соседскую задел… Да я и не жалею ни о чём! Не всем дано в генералах ходить.

— Тем не менее сходство поразительное. — Цимбаларь, чтобы лучше видеть, поворачивал фото и так и сяк.

— Ничего удивительного. — Суконко стал осторожно переливать закипевшую смесь в бутылочку. — У каждого человека свой двойник имеется, а то и сразу несколько. Вы, между прочим, тоже на одного зарубежного актёра похожи.

— Наверное, на Бельмондо? — Цимбаларь расправил плечи и придал лицу суровое выражение.

— Я бы так не сказал, — Суконко с прищуром глянул на гостя. — Скорее на комика ихнего — Фернанделя, который в фильме «Закон есть закон» полицейского играл. Улыбочка ваша — один к одному.

Благоприятное впечатление, сложившееся у Цимбаларя о Суконко, после этих слов как-то сразу поблекло. Его и прежде частенько оскорбляли, но чтобы так — ещё никогда!

За разговорами они как-то совсем забыли о Лаврике, тем более что ребёнок в конце концов притих. Однако расплата не заставила себя долго ждать — в гостиной раздался грохот, подобный землетрясению средней мощности, и Суконко рысью метнулся туда.

Вернулся он уже с ребёнком на руке. Юный Лавр, убедившийся в тшете всех своих попыток оторвать дедово ухо руками, теперь пробовал его на зуб, пока единственный.

— Разобрал-таки манеж, — пожаловался Суконко. — И до выходного сервиза добрался. Хорошо ещё, что сам не пострадал… Может, вас вяленой чехонью угостить? Я за пивком сбегаю, а вы пока с Лавриком побудете.

— Нет-нет! — решительно запротестовал Цимбаларь. — Мне ещё в милицию надо заскочить, в прокуратуру, на почту. Я вам попозже позвоню, если нужда возникнет… А Лаврика вы тоже в Суворовское училище сдайте. Не прогадаете. Столь грозное оружие необходимо держать под строгим контролем.

Ход событий складывался таким образом, что, пока Цимбаларь гастролировал в Ростове, для других членов опергруппы выпало свободное окно, по крайней мере, до вечера.

Кондаков немедленно отправился на дачу, куда его зазывали морковь и петрушка, а Людочка просто решила отоспаться. Инстинкт беременной самки, внезапно пробудившийся в ней, требовал покоя и обильной пищи.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Не успела она голову донести до подушки, как грянул телефонный звонок — о себе дал знать Ваня Коршун.

— Привет, сестрёнка, — сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Слава богу, что я тебя застал. А то все остальные словно в воду канули. Ты сейчас оденься поприличней и спускайся вниз. Я тебя у подъезда жду.

— В каком смысле поприличней? — осведомилась Людочка. — В вечернее платье?

— Необязательно. У тебя что-нибудь светлое есть — сарафан, костюм?

— Поищу.

— Добавь нитку жемчуга и подкрасься соответственно. Но без излишеств. Под приличную будешь работать.