Особый контроль

Едва не задохнулся Микола в куче свежих опилок после своей первой в жизни “настоящей” выпивки. Искал тогда бригадира лесопильного цеха. У того была припрятана бутылка самогонки, а до обеда оставалось пятнадцать минут. Вот взрослые ребята и послали за ней его, “салагу”, который только что выдул свою первую трудовую поллитровку. Наказали, чтобы он напомнил еще Володьке, что его ждут в паркетном цеху. Микола не заметил открытого люка в машинное отделение пилорамы. Шел, широко расставляя неслушающиеся ноги, споткнулся о вмерзлую березовую колоду и прямо головою вниз полетел в квадратный проем. Спасло то, что, зацепившись за лестницу, упал, погрузившись в свежие опилки. Но именно это чуть его не погубило. Он глубоко вдохнул в опилках, как под водой, и стал задыхаться. Вытащил его бригадир, на счастье заметивший пике Миколы. Парень уже посинел от судорожного кашля и рвоты. Врача не вызывали. И вообще никому ничего не сказали. Обмыли салагу, влили в него еще полстакана самогона и положили спать за штабелями паркета…

Когда призвали в армию, то искренне радовался — конец периодическим, но в то же время регулярным пьянкам с бригадой. Да здравствует новая жизнь! Но когда представился случай, не колеблясь, начал грызть гранит автонауки с единственной целью — иметь возможность в будущем выезжать за границы войсковой части, чтобы дать “утеху душе”. При этом не забывал услужить без лишнего филантропства своим жаждущим однополчанам. Однажды, не найдя водки в районе, погнал машину в область, задержался на шесть часов. Его уже стали разыскивать на штабной машине. Одному Богу известно, как Миколе удалось отбрехаться перед комбатом и замполитом, оправдываясь неожиданным ремонтом в дороге. Все понимали, что Микола врет, но пожалели — не столько его, как честь воинской части.

Когда, отслужив, сдал испытания и был зачислен в химико-технологический институт, Микола отдохнул душой и телом — винцом тогда торговали с восьми часов утра, с алкоголизмом еще никто не боролся. Словом, проблем этих будто тогда не существовало, а учение давалось легко. Микола сразу ощутил, что голова его варит неплохо. Но голову-то беречь надо. Отягощать ее наукой нужно постепенно, ибо жизнь прекрасна и многолика и так быстро летит, кружится, как красивые девчата в старинных вальсах… Тогда он написал свое первое стихотворение, опьяненный поцелуем Светланы и стаканом “Лидии” — “Ах, сколько лет я дожидался Вас. Вы — свет моих очей, Вы — свет в ночи, как жаль — что быстро мчится время, но предо мной — Ваш взгляд, я слышу голос Ваш, дыханье Ваше ощущаю, походка Ваша опьяняет. Одно тревожит среди ночи: когда же скажешь ты: “Я вся твоя!” Таких “шедевров” Микола мог написать штуки три за один присест после стакана “Лидии” или “Изабеллы”.

Для патриотических катренов в студенческую многотиражку требовался более серьезный творческий возбудитель. И выходило неплохо. Он решил забрать свои документы после второго курса, когда не сдал два экзамена, а на третий вообще не пошел. Его искренне уговаривали не торопиться со своим решением, советовали: “подтянуть хвосты”, собраться, взять себя в руки. Поберечь, наконец, свой литературный талант. Ведь чтобы писать стихи, нужно знать жизнь. А чтобы знать жизнь, нужно знать специальность. И если ты сам сделал выбор и поступил в химико-технологический, то просто грех бросать учение. Не мальчишествуй. Ты уже отслужил армию и должен быть серьезным…”

Но его манили лавры известного писателя — книжки, выступления по радио, телевидению, машина, дача, поездки за рубеж…

“Ничего мне не нужно от жизни, лишь бы не быть покоренным судьбой, пусть вороном черным — но живя триста лет, созерцать, удивляясь быстротечности жизни людской. Ничего мне не нужно от жизни, если б смог пренебречь и попрать все запреты, границы — замелькали бы черно-белые метки столбов, убегая назад от моей колесницы…”

* * *

— Что-то мне холодно. Я прикрою форточку. Прости, Микола, я через тебя перелезу.

“Квази-рези-мези… Пылесос истории… При чем тут пылесос истории? Дурень я. Пьяный дурень. Жора начал что-то говорить, а я его нахально перебил, полез со своим “писсуаром истории”… Пивко с “Наполеоном”… Дурень. Голова болит. Это не от выпитого. От волнения. От выпитого у меня уже никогда не болит голова…

Квази-рези-мези…”

— Я тебя не разбудила?

Будильник зазвонил, как всегда, в семь часов. Лариса встала, привычно поцеловала мужа и побежала будить и собирать в детсад Юрасика. Микола долго притворялся спящим. И когда Лариса спросила, когда ему нужно на работу, не опоздает ли, сонно отмахнулся:

— Не волнуйся… Все в порядке… Я не опоздаю…

— Не забудь покормить отца, когда проснется.

— Хорошо, — прохрипел он. Замер, ожидая, когда хлопнет дверь за Ларисой. Сразу же вскочил с кровати, бросился к телефону. Попросил товарища передать, чтобы в театре его сегодня не ждали. Температура тридцать девять, и вообще он едва живой… Заглянул в комнату отца. Тот спал, тяжело дыша во сне.