Особый дар

Стало быть, хэддисдонский период пришел к неминуемому концу. Явиться туда в качестве случайного гостя он не может — ему никогда не забыть, что Аманда знает. В ту ночь он долго не мог уснуть, лежал с открытыми глазами и чувствовал себя несчастным. Всячески старался убедить себя, что во всем виновата Мейзи. Ну почему она не написала ему с Ямайки! Если бы не ее молчание, он не лег бы в постель с Клэр — так, во всяком случае, ему казалось теперь. С мучительным, острым сожалением вспоминал он о проведенных с Мейзи ночах, таких счастливых, ему виделись их слитые воедино тела, и милая белокурая головка рядом на подушке, и неистовая радость в ее глазах. Сможет ли он жить без нее? Очень ли гнусно он с ней обходился? А ведь все могло бы быть хорошо, не вздумай она вторгаться в тайники его души (от этого уродливо-напыщенного выражения его самого покоробило), но тут обычное чутье, такое обостренное, явно ей изменило. Мейзи, милая, да, милая… Он будет тосковать по ней.

И Тоби в самом деле тосковал. Но она больше не писала ему, и он не писал ей.

В марте пришло весьма торжественное приглашение от Риты, отобедать у них на Ленсфилд-роуд, и Тоби принял его, хоть и без всякой охоты. Утром того самого дня, когда он должен был ехать к Катбертсонам, в одной весьма популярной газете ему попался на глаза снимок: Клэр со своим баронетом на театральной премьере, и настроение у него отнюдь не улучшилось. Прежде ему не доводилось видеть ее в роскошном вечернем туалете, и теперь он убедился, что выглядит она в нем весьма импозантно. Молодой баронет был невысок ростом, утверждение, будто у него нет подбородка, оказалось несколько преувеличенным: подбородок наличествовал, но небольшой, а глубокая ямка делала его еще меньше. Ужасно противный тип, решил Тоби. Он, правда, видел его и раньше, в Хэддисдоне, но попросту не обратил на него внимания.

В Кембридж Тоби приехал мрачный и подавленный.

Боб и Рита держались так, словно между ними никогда не было никакой размолвки. Девчушку еще не уложили, и она забавно топала по комнате. Рита как будто стала интересоваться ею несколько больше — ведь теперь ее можно наряжать, словно куклу. Боб смотрел на дочку с обожанием.

Когда Рита повела ее укладывать (прислуги они больше не держали), он сказал:

— Не знаю, как бы я выдержал, если б не ребятенок. Я не прочь завести еще одного, но Рите это не улыбается, да и дела у нас сейчас не слишком хороши. То есть в общем-то дела неплохие, но не настолько, чтобы ей рожать второго сейчас. Как по-твоему, на кого она похожа? (Он имел в виду Эстеллу.)

— И на тебя, и на Риту, на обоих понемножку.

— Последнее время мы что-то ни с кем не общаемся. От Эйдриана никаких вестей, да у него, видно, и нет особой охоты писать письма. А как Мейзи?

— С этим покончено.

У Боба глаза полезли на лоб.

— Как так? А я-то думал, вы попугайчики-неразлучники.

— И тем не менее все кончено.

— Извини, мне очень жаль.

— Мне тоже. Но из этого все равно ничего бы не получилось.

Тут в комнату вернулась Рита и сказала, что обед вот-вот поспеет, она приготовила ризотто. Ритины кулинарные таланты были Тоби известны по опыту, и ему стало не по себе.

Они пили белое вино, как и прошлый раз, из великолепных бокалов.

— Это монтраше, — с горделивой небрежностью бросил Боб.

За это время он освоил кое-какие марки вин.

Как говорится, черного кобеля не отмоешь добела, и вскоре Тоби лишний раз убедился в правильности этой поговорки. Во время обеда — совершенно ужасного — Рита, не переставая, жаловалась на мужа: он мохом зарос, и что проку покупать новые платья, если он все равно их не замечает.

— Вот спорим, если на Мейзи новый наряд, ты это замечаешь сразу.

Об их разрыве она не знала, во время его разговора с Бобом ее не было в комнате.

Тоби улыбнулся.

— Бывает и так, что человек все замечает, но не считает нужным об этом докладывать, — ответил он примирительно.

— Если бы не Эстелла, я б подыскала себе работу. А дома мне делать нечего — так, слоняюсь весь день из комнаты в комнату.

«Каждая несчастная семья несчастлива по-своему», — писал Толстой, но Тоби подумалось, что многие несчастливые семьи несчастливы именно так, как эта. Ему неприятно было видеть, что Боб из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то умилостивить Риту, но он знал: у него есть на то веские основания. За Бобом, что там ни говори, вина, которую ему свалить не на кого. Мало этого, из-за Риты на него заведено досье в полиции. Когда Боб говорил с нею, на лице у него появлялась улыбка, которую Тоби мысленно называл подхалимской. Да, ничего не скажешь, Рита здорово принизила его как мужчину. Об Эйдриане она, разумеется, словом не обмолвилась, но поглядывала на Тоби с заговорщическим видом. Потому что он знал все, и она хорошо это понимала. Когда наконец можно было встать и попрощаться, Тоби испытал большое облегчение.

Рано утром во вторник позвонил Эдуард Крейн. Тоби не виделся с ним с того самого вечера, когда был на премьере «Чародеек». Голос у Крейна был странный, какой-то осипший, словно он основательно выпил, чего никак не могло быть в такую рань.