— Апельсиновый кекс, — объяснил Ллэнгейн, — очень удачный, думаю, и Тоби от него не откажется. — И пока Клэр освобождала поднос, он вновь заговорил с Тоби: — Надеюсь, на сей раз жена ничего себе не сломает. У нее, знаете ли, бесконечные переломы. Вообще-то ей под силу только «спуск для малышей», но она человек с амбицией. Ваша матушка подобной чепухой не увлекается?
Тоби был огорошен такой забывчивостью, но ничем себя не выдал: просто ответил, что это не по ее части.
— Ах да, ведь она рисует. И к тому же очень здорово. Передайте ей это от моего имени, если похвала такого невежды, как я, что-то для нее значит. Впрочем, помнится, я говорил ей это сам.
Клэр принесла чай и остатки апельсинового кекса. Никогда прежде Тоби не видел ее такой радостной и оживленной.
Вскоре после чая он откланялся, пора было возвращаться в Лондон.
Клэр вышла на крыльцо проводить его.
— Скоро увидимся.
— Надеюсь, — ответил Тоби и, сев в свою малолитражку, включил скорость.
Вдогонку ему Клэр крикнула:
— Если не выйду за Алека, всегда смогу выйти за тебя.
Она ухмыльнулась, помахала ему рукой. Но прежде, чем Тоби успел придумать ответ, она вошла в дом и захлопнула за собою дверь.
21
По дороге домой Тоби, конечно, было о чем поразмыслить. Из Глемсфорда он уехал озадаченный, но и очарованный тоже, а вот для Клэр события этого дня что-нибудь значат? Слова, легкомысленно брошенные ею на прощание, его поразили; впрочем, так ли уж это было легкомысленно? Все-таки, видимо, да.
А вообще, если разобраться, во всем виновата Мейзи, она одна. Потрудись она написать ему, он, пожалуй, не поехал бы в Глемсфорд и уж, безусловно, не стал бы спать с Клэр. Это уж точно. (А вот точно ли?) На мгновение он почувствовал себя этаким Макхитом[35] и ухмыльнулся, но на душе у него стало скверно. Дул холодный кусачий ветер, и почему-то все так же пахло хризантемами. Отныне такая погода будет для него «погодой Клэр».
Дома его ожидало письмо от Мейзи, и Тоби не сразу набрался духу его распечатать. Он был в таком смятении, что ему захотелось выпить, хоть обычно он в поздний час не пил. Он налил себе джину с тоником и стал медленно его потягивать. И лишь когда допил, вскрыл конверт с потовым штемпелем «Хэддисдон».
«Милый, милый Тоби!
Должно быть, ты только что вернулся. (Она высчитала неправильно — он уже несколько дней дома.) Вероятно, ты удивлялся, почему я не докучаю тебе своими письмами. Но во-первых, по-моему, ты не любишь, когда тебе слишком докучают. А во-вторых, я все раздумывала о нашей последней встрече в Париже. Внешне все было хорошо, но ведь только внешне. Что-то было не так, а что именно — сказать не могу. Ты был чужой, далекий (когда не следил за собою), а это так на тебя непохоже. Милый, если ты считаешь, что у нас с тобой идет к концу, просто скажи мне, и все — сам знаешь, мысль, что от меня что-то скрывают, для меня непереносима.
Письмо это далось мне нелегко, и я, наверно, отправлю его под горячую руку, пока не успела подумать и испугаться насмерть. Но я слишком тебя люблю — кстати, от тебя я ни разу таких слов не слышала, ты это знаешь?..»
Еще бы ему не знать.
«…чтобы цепляться за тебя, если я не то, что тебе нужно. Я, пожалуй, даже не могу желать для тебя того, чего ты сам себе желаешь; я не случайно пишу „пожалуй“: на большее я сейчас неспособна. Наверно, желать такого от всей души могут только святые, а я далеко не святая.
Раздумываю над притчей Питера. Не очень она ему удалась, правда? Стиль какой-то библейский, и вообще она выпадает из текста. Но мне все кажется, что моя любовь — именно такая, а тебе такой любви совсем не нужно.
Если у тебя есть желание встретиться со мной, дай мне знать. Давай встретимся, прошу тебя хотя бы только для того, чтобы я могла узнать о твоих делах. Сейчас глубокая ночь, время самое неподходящее для таких вот писем. Лучше бы написать тебе с утра, в половине десятого, на свежую голову.
На Ямайке было не очень весело. Я чересчур загорела, и вообще валяться целыми днями на пляже скучно. Вот для мамы это было в самый раз: она читала от корки до корки политические романы Троллопа, хоть это сейчас и не модно, — словом, была при деле.
Что-то я все не о том. Может быть, зря я не написала тебе раньше, а может, это и к лучшему, сама не знаю. Мне хочется одного — чтобы ты чувствовал себя свободным. Если захочешь, напиши или позвони.
Твоя навеки Мейзи».