Особые обстоятельства (Рассказы и повести)

— Временно. Отсидеться. Натура у меня, понимаешь, грешная, срывистая. Поставили к нам мастера одного, прибыл откуда-то. Ну и тех, кто с ним вась-вась, стал отмечать, премии всякие, работу повыгоднее… И захотелось мне преступить. До того захотелось, что заикаться стал. Пошел к начальству, что-то наплел, не помню что, и отпустили, дали расчет. Я — к тете, в сельскую местность. Говорят, природа облагораживает человека. А вот теперь думаю: надо было с мастером сшибиться.

«Сшибиться, — повторил про себя Виталий Денисыч. — А мне было проще — отказаться от сделки».

Ему стало холодно среди всех этих людей, которые и не подозревали, какой цены эта проклятая солома. Даже в столовке Лисунят казалось теплее.

— Вот и заканчиваем, — сказал он Вере, когда в последний раз приехал за обедом. — А что, если заберу вас с собой?

Она, румяная под чистой поварской шапочкой, свежая — даже, кажется, яблоками от нее пахло, — на локтях выставилась из раздаточного окошка, прыснула со смеху:

— Да у вас, наверно, полна горница ребят!

Виталий Денисыч внезапно представил, как спокойно и уютно должно быть с этой девушкой, и всерьез вздохнул:

— Никого у меня нет, Вера.

— Я бы и поехала. В вашем возрасте люди уже солидные, уже на месте, перебесились, с ними надежно. Да и вы, гляжу, заботливый. В такую стужу сами все время… Я бы и поехала, — у Веры дрогнули брови, она снова рассмеялась, только чуточку обиженно, — да опять этот чернявый пятерку сдерет.

— Что так злопамятно? Он же вернул, извинился.

— Как бы не так. В глаза не видела.

Виталий Денисыч мигом забыл о предыдущем разговоре, ухватил за ручку тяжелый термос, поспешил к машине. Арканя услужливо распахнул дверцу фургона, Виталий Денисыч скрежетнул дном термоса по доскам.

— Ну, я тебе покажу!

Арканя съежился за баранкой, приняв это на свой счет.

Машину будто ветром несло по дороге. Арканя крепко держал руль, нога в валенке — на лепешке педали, Арканя теперь не обращал внимания на начальство. А Виталий Денисыч был даже доволен, что Вера проговорилась о той несчастной пятерке: теперь он имеет полное право взять Чибисова за грудки…

Но все-таки, товарищ Корсаков, есть у тебя моральное право судить Чибисова? Ты теперь заодно с Вихониным, с ресторанными хапугами, с Лепескиным. Ведь именно их взгляды на жизнь, а не своих товарищей, не заведующей столовой, не хозяйки избы, наконец, которые работали и помогали тебе без малейшей корысти, разделил ты, считавший себя честным человеком. Так ради чего тогда ты порвал с Капитолиной, ушел из колхоза, где тебя знали, ценили, где не нужно было выслуживаться, мошенничать, чтобы утвердиться, чтобы завоевать успех?

В мыслях видел Корсаков накрытые брезентом кузова, «Техпомощь» впереди колонны, а вдали, за поворотом дороги, уже вырисовывается в небе толстая репка церкви на главной улице колхоза, голуби, издали похожие на мошкару, вьются над репкой; вот зимние парники, вот ферма с вереницею окошек, в которых мельком отражаются грузовики; из двери, поправляя на ходу полушалок, выбегает Татьяна Стафеева… Но все равно на душе противная накипь.

XIV

Последних двух стогов не оказалось. Метель начисто затерла все следы, но Корсаков хорошо помнил, что в первый свой приезд от навеса отчетливо видел два больших стога. И, подсчитав приблизительно вес тючков и общий вес соломы «на корню», проставленный Лепескиным в накладных, он окончательно убедился — никакой ошибки не было, его провели, как мальчишку: пока ездил в свой колхоз, Лепескин еще разик загнал парочку стогов. Прихватив лопату, утопая в снегу, Виталий Денисыч добрался до места, где, предполагал, еще недавно попирал землю стог. Все пуще распаляясь, разбрасывал снег; весь взопрел под свитером и полушубком.

Ну и вот, вот — очески соломы, перемешанные со снегом! А ведь Корсаков заранее расписался в получении и как теперь докажет, что не сам сплавил тючки налево, как оправдается за нехватку перед Однодворовым? Мол, был все равно что в тумане, не ведал, что творил? Разве так бы шлепал ушами хороший хозяин!.. Вера говорила: солидный Корсаков человек, надежный… Как бы не так! Опутал, опутал Лепескин…

Подавленный, Виталий Денисыч по старым следам, переваливаясь, иногда становясь на колено, добрался до навеса, под которым мужички укладывали в золотисто-зеленую пирамиду последние тючки. Все были радостно оживлены, тракторист вспомнил о припрятанных Иваном Тимофеичем бутылках:

— Теперь сам бог велел.

— Ишь, богомольным сделался, — засмеялся Лучников, весело блестя своими маленькими глазками. — Виталий Денисыч, — направился он к Корсакову, заметив его удрученное лицо, — никак что-то стряслось?