Особое назначение

Туда и перебросили основные силы, а здесь в боевом охранении оставили комсомольскую роту. Они отрыли окопы, в снарядной воронке устроили пулеметную ячейку, а греться по очереди бегали в полусожженную ригу.

Вот и сейчас сидели они на прошлогодней соломе и слушали Женьку, который вполголоса читал им сначала Блока, а теперь Пушкина:

И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой...

— А чего такое «пунша»? — спросил Федор.

— Напиток такой, — недовольный, что его перебили, ответил Женька. — Сахар жгут и еще что-то...

— Сахар жгут? — ахнул Федор. — Скажи, гады, а?

— Контра! — подтвердил Степан. — Давай дальше Женька!

— Нравится? — удивился Женька.

— Ничего... — уклончиво сказал Степан. — Красиво написано.

— Читай, Женя... — попросила Глаша и села поудобней. Женька откашлялся и продолжал:

Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость,
В их стройно зыблемом строю
Лоскутья сих знамен победных,
Сиянье шапок этих медных,
Насквозь простреленных в бою...

— Здорово! — не выдержал Степан. — Это я тоже люблю. Бой, дым, огонь!

Глаша улыбнулась и сказала:

— Известное дело! Где драка, там Степан.

— Да я не про это! — Степан даже поморщился от досады. — Я про военное искусство. Это тебе не кулаками махать!

— Может, у тебя призвание, — серьезно сказал Женька. — Талант! В командармы выйдешь.

— А что? Факт! — самоуверенно заявил Степан, подумал и покачал головой: — Нет, братва... Я токарем буду. Как батя.

Про умершего отца он никогда не говорил, вырвалось это у него случайно, и, чтобы никто не вздумал его жалеть, нахально брякнул:

— А потом женюсь!

Увидел широко раскрытые глаза Глаши и спросил:

— Что смотришь? Ей-богу, женюсь! — И чтобы окончательно развеселить ее, добавил: — На образованной. Но Глаша не засмеялась, как ожидал Степан, а как-то неловко поднялась и через пролом в стене вышла из риги.

Степан видел, как она, сгорбившись, пошла к воронке, где сидел у пулемета Кузьма, и спрыгнула вниз.

— Чего это она? — недоуменно обернулся Степан.

Женька покусал губы и сказал:

— Неумный ты все-таки человек, Степа!

— Это почему же? — Степан даже не обиделся.

Женька ничего не ответил и лег на солому, заложив руки за голову. Смотрел на черные стропила, серое низкое небо и насвистывал мелодию старого-престарого вальса.

Степан обескураженно молчал, свертывал «козью ножку» и все тянул шею к пролому в стене, поглядывая на пулеметную ячейку.

Но Глаша не возвращалась, и Степан, так и не закурив, сидел и вертел в пальцах самокрутку.

— А я землю пахать буду, — сказал вдруг Федор.

— Что? — рассеянно переспросил Женька.

— Землю, говорю, пахать буду, — повторил Федор. — Как белых разгромим, в деревню к себе подамся. Коммуну собью, артельно чтоб робить. Слышь, Степа?

— Тебе бы только в земле ковыряться! — раздраженно отозвался Степан.

— Это ты какие слова говоришь? — ахнул Федор. — Ты хлеб ешь?

— Отстань! — смотрел в пролом стены Степан.

— Нет, ты говори! — Федор засопел и заморгал ресницами. — Ешь хлеб?

— Ну, ем, — неохотно ответил Степан.

— А кто его сеял? Кто землю пахал? Кто убирал? — У Федора покраснели лоб, щеки, шея, а уши и нос, наоборот, стали белыми. — Сколько потов на эту землю пролито, ты знаешь? Убить тебя за такие слова мало! — Он помолчал и решительно сказал: — Не товарищ ты мне больше. Вот!

— И чего разошелся? — растерялся Степан. — Слова ему не скажи! — Подсел к Федору и толкнул его в бок: — Федь!.. А Федь!

— Чего тебе?

— На, покури. — Степан протянул ему так и не зажженную самокрутку.

— Не хочу, — буркнул Федор, но самокрутку взял.

— Пошутил я... — пытался помириться с ним Степан.

— Спички давай. — Федор закурил и сказал: — Я, может, ученым хлеборобом хочу быть. Как он называется, Женя?

— Агроном.

— Во! — поднял палец Федор. — И буду! Первый агроном в нашей деревенской коммуне буду!

— Будешь, будешь! — успокоил его Степан и опять поглядел в пролом стены.

К пулеметной ячейке шел Колыванов и вел двух солдат — наверное, чтоб сменить Кузьму.

Степан видел, как Колыванов спрыгнул в воронку, потом оттуда вылез Кузьма, а за ним — Колыванов и Глаша.