Особняк на Трэдд-стрит

Поговорив о домах, которые я ему показывала, или, вернее, почему эти дома ему не подходят, мы быстро перешли к другим темам. При этом оба избегали разговоров о наших семьях. Мучимая любопытством и храбрая от вина, я наклонилась через стол.

– Скажите, вы или кто-то из вашей семьи пытались выяснить, что случилось с вашим дедом?

Его глаза почти никак не отреагировали на мой вопрос.

– Несколько лет назад мой отец нанимал частного детектива. Но тот так ничего и не нашел. Думаю, что искать уже бесполезно.

– То есть он не оставил после себя никаких свидетельств – ни писем, ни дневников?

Марк задумчиво сделал глоток коньяка.

– Вряд ли. Мой отец занимался наследством, и я не помню, чтобы он упоминал какие-то письма или дневники. Думаю, это из разряда тех тайн, которые останутся неразгаданными. – Марк улыбнулся и подался вперед; его пальцы коснулись моих. – К тому же я человек прогрессивный и думаю о будущем. Если честно, у меня нет ни времени, ни терпения копаться в прошлом.

Я посмотрела в его теплые карие глаза и сделала еще один глоток вина, пытаясь смочить внезапно пересохший рот.

– Это похвально, – сказала я, чувствуя его кончики пальцев. – Но неужели вас никогда не мучило любопытство?

– Разве только когда я был ребенком. Но теперь я взрослый человек, у меня своя жизнь, и то, что было раньше, имеет для меня все меньшее и меньшее значение.

Я не нашла в его логике изъяна, ведь, скорее всего, в какой-то момент своей жизни буду вынуждена признать, что чувствую то же самое. Но, согласись я с ним сейчас, это выглядело бы как предательство мистера Вандерхорста, и поэтому я промолчала.

Не знаю, что было тому причиной – еда, вино, атмосфера или общество мужчины, но я поймала себя на том, что расслабилась и впервые за долгое время мне легко и приятно. Вообще-то такое противоречило моей природе, но общество Марка располагало к спокойной, приятной беседе, и даже редкие паузы больше служили для умиротворенного размышления, нежели были неловким молчанием.

А еще я поймала себя на том, что то и дело мысленно переношусь на несколько часов назад, когда я стояла на Легар-стрит, глядя на дом своей бабушки, и вспоминала фотографию Джека, которую мне показала Амелия. До этих минут я затруднялась сказать, что чувствовала, глядя на нее. Эта мысль вынудила меня сделать еще один глоток вина и вжаться в стул. Нет, это была не ревность – как можно ревновать к мертвой женщине? Это было больше похоже на разочарование: я как будто набрала полную грудь надежды, а она незаметно испарялась с выдыхаемым воздухом.

Возможно, это неожиданное чувство или же яркие звезды в ясном небе Чарльстона шепнули мне предложить Марку оставить машину на парковке и прогуляться со мной этим теплым осенним вечером. Марк удивил тем, что набросил мне на плечи свой пиджак и взял меня за руку. Я улыбнулась ему, наслаждаясь теплом и мужским запахом его одежды.

Мы остановились у ворот кладбища Св. Филиппа, глядя сквозь решетку калитки на светлые обелиски, казавшиеся еще белее на фоне ночной темноты. Наши лица были совсем рядом. Ноздри мне щекотал запах его одеколона.

– Здесь похоронено немало известных людей, – произнес Марк рядом с моим ухом. – Джон К. Калхаун. Эдвард Рутледж, подписавший Декларацию независимости. ДюБос Хейард. – Он задумчиво прищурился. – Мне всегда казалось странным, что люди, так много давшие всему миру, закончили свою жизнь, как и все остальные. Прах в земле. – Он улыбнулся, смягчая горечь своих слов. – Мне всегда хотелось спросить кого-нибудь из них: есть на небесах классовая система? Может, великим архитекторам, поэтам, изобретателям, всем, кто дал так много всему миру, там отведено особое место, выше, чем остальным?

Я попыталась заглянуть ему в глаза, но они были спрятаны в тени.

– Думаю, они сказали бы нам, что Бог любит нас всех одинаково. И что вы должны быть счастливы, что попали на небеса, а не в ад.

Марк рассмеялся и положил руку мне на спину. Скажу честно: мне это было ужасно приятно.

– Вы говорите, как моя мать. Она всегда напоминала мне и братьям, что земной успех не важен. Уверен, такое говорит каждая мать.

– Не знаю, – тихо сказала я. Мы зашагали в сторону Митинг-стрит и Круглой Церкви и вновь остановились у кладбища. Я увидела, как между тускло освещенными надгробиями промелькнула женщина в длинном белом платье. Заметив меня, она застыла на месте, но я отвернулась, в надежде на то, что она оставит меня в покое. Обычно я старалась избегать кладбищ, но если сосредоточиться на чем-то другом, то у меня получалось не обращать внимания на активность, которая неизменно возникала у меня за спиной, словно пенный след за катером.

Положив одну руку за калитку, Марк повернулся ко мне.

– Вы в курсе, что это старейшее кладбище города? Церковь построена в ричардсоновском псевдороманском стиле, его легко узнать по закругленным окнам. Это мое любимое здание, потому что оно отличается от всего, что есть в городе.

Его дотошный исторический экскурс позабавил меня.

– Позвольте угадать, – улыбнулась я. – Когда вы были моложе, вы проводили экскурсии по городу?