Основы этнополитики

«Карта генетических расстояний показала, что к русскому генофонду близко население практически всей Европы, при этом смежное с русскими население Урала и Кавказа, не говоря уже о более отдаленных регионах, генетически резко отлично» (284);

«Русский генофонд — европеец, а не евразиец!» (284). Неплохой слоган, хотя точнее было бы: европеоид, поскольку европеец — это сегодня более цивилизационное, чем расовое понятие;

«Мнение о промежуточности [расовой] русского генофонда столь широко распространено — но ему нет серьезных научных подтверждений. Одни лишь серьезные научные опровержения… Русский генофонд является типичным европейским генофондом» (297).

С другой стороны, Балановские были бы неверны себе, если бы не подпустили в свою концепцию чуточку гнильцы. Судя по их книге, русский генофонд, может, и типичен, но эталонным для европеоида его не назовешь, эйфория тут неуместна. Между тем, в этом пункте Балановские расходятся с классиками антропологии, например, с цитировавшимся выше В.В. Бунаком. Вот что пишут они в главке, названной «Родная Европа и чуждая Азия»:

«Бросается в глаза близость практически всей Европы к нашей “среднерусской популяции”… Оказывается, что практически все популяции центральной Европы чрезвычайно близки к “среднерусским” значениям: величины генетических расстояний варьируют от 0 до 0,01. Во всей Центральной и Западной Европе от “среднерусских” значений резко отличается только северная часть Скандинавии, одна румынская и одна из множества итальянских популяций. Умеренные отличия показывают Франция, Англия, Испания и Италия — но, например, Германия, Австрия, Польша на карте неотличимы от среднерусской популяции… Главное, что обнаруживает карта генетических расстояний — это удивительную близость “среднерусских” значений к вариациям европейского генофонда».

Казалось бы, все просто замечательно, чего еще нужно! Но тут-то авторы и прибегают к парадоксу сомнительного достоинства: «Европейцы больше русские, чем сами русские!». Что за странное заявление? Я бы предпочел думать, что русские большие европейцы, чем сами европейцы (как это и следует по Бунаку).

Оказывается, «часть русских популяций, белорусы и украинцы Поднепровья… значительнее отличаются от “среднерусской популяции”, чем многие иные популяции Европы. Это — неожиданный результат. Он показывает, сколь велик размах генетических различий в пределах русского генофонда, насколько значительно некоторые русские популяции могут отличаться от усреднённых общерусских величин…» (282).

А что же тут неожиданного! Сами же всуе определили наши «средние значения» по смешанной части русского народа, после чего русский генофонд заведомо утратил не только для русских, но и для Европы все претензии на эталонность! А теперь удивляются… К сожалению, проверить Западную Европу на генетическую близость только с нашими западными и северными территориями никто пока не озаботился.

Жаль также, что авторы не сравнивали русских (особенно русских Севера) со скандинавами. Ведь, как выяснилось, самый «древний палеоевропейский пласт генофонда Европы» расположен именно на Русском Севере[667] (288). Давно пора проверить методами генетики норманскую теорию возникновения русской государственности, а заодно разобраться до конца с термином «варяги». В наши дни наиболее обстоятельную и убедительную контроверзу выдвинул профессор А.Г. Кузьмин, разместивший легендарного Рюрика с братьями изначально в Прибалтике, среди ославяненных племен русов/росов/ругов, которые с I в. н. э. двигались берегом Балтики, пока не пришли на север будущей Руси. Смешавшись при этом с варинами-вэрингами (варягами), так же ославяненными племенами-автохтонами южной Балтики[668].

Важно было бы сравнить скандинавов с теми же пенегами, чтобы определить, у кого из них больше прав называться «соколами рюрикова гнезда», потомками основателей первого русского государства.

Вместо такого сравнения, Балановские несколько лукаво отмечают: северная-де часть Скандинавии сильнее всех отличается в Европе от «среднерусских» значений. Но разгадка-то в том, что речь идет не о норвежцах или шведах, с которыми у нас теоретически должно быть немало общего и сравнение с которыми важно и интересно, а… о живущих там лопарях, от которых никто и не ждал никакого русоподобия! Нашли тоже европейцев…

Не удивляет и отличие от нас испанцев, в чьей крови растворены мавры и евреи («добавлены чернила», как говорят в Испании: до 20 % еврейской крови, по современным исследованиям), а также итальянцев, переживших после крушения Римской империи нашествие мигрантов-семитов из Сирии, а также мощное вливание гуннов и лангобардов. Все это вполне объяснимо и не ставит под сомнение наш статус эталонного европеоида, который я по-прежнему позволю себе считать таковым.

Наконец, радует установленный Балановскими факт: «Коренное население остальных регионов Евразии (вне Европы) резко отличается от русских популяций» (282).

Тут и комментировать нечего. Пусть адепты евразийства заучат эту фразу.

НАСКОЛЬКО МЫ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙЦЫ