Осман. Хей, Осман!

Стали было спрашивать его, где он был, куда ездил. Но он отвечал уклончиво, что попросту осматривал селение…

— Здесь большая обитель христианских румийских священнослужителей, — сказал Осман. — Она содержится в хорошем порядке и не враждебна тюркам…

— Как могут быть румийцы-иноверцы не враждебны нам? — осмелился возразить предводитель одного десятка воинов.

— А монголы — они твои большие друзья?! — спросил в запальчивости другой удалец. — Разве одно лишь исповедание правой веры может сделать людей нашими друзьями и союзниками?!

— Хорошо, когда твой союзник и друг исповедует правую веру! — сказал Осман. — Но, увы! Не всегда такое возможно. И не всякий исповедующий правую веру становится твоим союзником! Я скажу вам такое: порою союзник иноверный лучше врага, исповедующего правую веру! Иноверный союзник может проникнуться правоверием, а исповедующий правую веру враг — на деле больший иноверец, нежели все иноверцы в мире!..

Все охотно согласились с Османом. Он всегда говорил дружественно, искренне; и вид его был таков, что хотелось соглашаться с ним…

Он снова сел на коня и поехал прочь от лагеря.

Сначала ехал через луг. И всё не мог успокоиться, всё думал о своём гостевании в монастыре… Потом ему пришло в голову, что селения-то он и не видел. И он повернул коня…

Снова проехал к монастырю, миновал большое строение… Селение само было невелико. Дома выстроены были из камня и глины. За оградами каменными, неровно сложенными, лаяли собаки. Но лаяли сонно, лениво. Ночь уже вступила в свои права. Не видно было огней. Уснуло селение. Осман приметил, что оно как бы делится на две части. Одни дома словно бы тянулись к монастырю, теснились вкруг него; а другие — меньшая часть — сплачивались, грудились вкруг иного храмового строения. Оно было совсем простое, деревянное, но по округлой арке Осман узнал мечеть. Совсем рядом прилепилась скромная хижина, в окошке которой Осман увидел свет.

«Здесь живут правоверные! — решил Осман. — Огонь засвечен; стало быть, в этом доме люди не спят. Я постучусь в дверь этого дома. Быть может, там знают, как отыскать имама — служителя при этой мечети. В первый раз в своей жизни я смогу поговорить с имамом! А ведь некогда сказано было моему отцу, что будут и у нас имамы и толкователи Корана!..»

Осман слез с коня и держа его в поводу, приблизился к маленькому дому. Хижина была низкой; и для того, чтобы постучать в окошко, Осману пришлось пригнуться. И если в большие и крепкие ворота монастыря он стучал громко, то в это скромнейшее жилище он не осмеливался учинить громкий стук…

Осман постукивал тихо, прерывисто, костяшками пальцев. Смутно мерцал в жилище бедном огонёк… Заржал конь Османа… Послышались шаги. Голос спросил на тюркском наречии:

— Кто здесь?

Голос был негромкий, старческий. В становище Эртугрула говорили на другом тюркском наречии, но Осман понял, о чём спрашивает голос… Меж тем спрашивающий предположил, должно быть, что вопрос не понят, и потому повторил по-гречески уже:

— Пьос хтипа? — Кто там?..

Осман, чувствовавший волнение, откликнулся сдавленным голосом:

— Отворите! Я — тюрок и правоверный…

Шаги приблизились. Теперь слышно было, как отодвигают засов. Деревянная низкая дверь отворилась. Осман распрямился. Увидел старого человека, белобородого, с лицом сморщенным и потемнелым. Одною рукой человек запахивал халат, в другой руке держал глиняный светильник. На голове старика накручена была зелёная ткань — чалма…

— Кто ты, всадник? — проговорил старик доброжелательно. — Я тебя не видал здесь прежде. Ты не из тех ли тюрок, которые днём подъезжали к нашему селению? Вы не лагерем ли встали?..

— Да, отец мой истинный! — отвечал Осман с волнением, всё не утихающим… Он называл ещё недавно отца Николаоса «почтенным отцом», но теперь он был сильно взволнован и чувствовал этого бедного старика в чалме таким близким себе… — Да, отец мой истинный! Я из тех самых тюрок. Мы — из племени кайы, мой отец — Эртугрул; я еду во главе посольства к султану Коньи! Я увидел мечеть и, должно быть, при ней есть и имам. Ещё ни разу в своей жизни я не говорил с имамом! Только мой отец земной Эртугрул просвещал меня в нашей вере, как мог!.. Не окажешь ли ты мне милость, не позволишь ли переночевать в твоём доме, и наутро не укажешь ли мне имама, чтобы я говорил с ним?..

— Входи, будь гостем! — Старик посторонился от двери, показывая, что впускает пришельца охотно. — Только прежде обойди дом и поставь своего коня в хлев. Конюшни у меня нет. Придётся твоему доброму коню постоять ночь с моими пушистыми приятелями. Там, в хлеву у меня ослик и коза с козлёнком. Привяжи коня, покорми его сеном; там у меня и поилка есть — каменное корыто…

Осман послушно пошёл с конём, куда указал хозяин, и в хлеву привязал своего коня, обиходив его… Беден был этот хлев и совсем не походил на богатые конюшни султанов и настоятелей франкских и греческих монастырей!..

Вслед за хозяином гость прошёл в дом, пригибаясь, потому что потолок был низок. В комнате Осман увидел завесу…